История предметного мира — Страница 4

Смешались в кучу драконы, люди… Или рассказ об итальянском травнике XV века

Изображение растений в европейской станковой живописи имеет иконографические прототипы во фресковых росписях, скульптурных рельефах, декоративно-прикладном искусстве, призванном украшать пространства христианской церкви. Кроме этого, образы растений в неком обобщённом виде орнамента использовались и в книжной иллюстрации: в оформлении страниц иллюминированных книг. Но есть и ещё один совершенно особенный случай, когда этих «героев» тварного мира необходимо было изобразить сольно, с максимальным вниманием и к красоте, и к реалистичным деталям их внешнего вида, а иногда и души! Речь идёт о ботанических трактатах и травниках. Об одном итальянском травнике я сегодня расскажу подробнее, уж очень он красив и разнообразен.

Травник (Sloane 4016) был создан в Италии, в области Ломбардии, в 1440 году, на латинском языке. Кодекс состоит из 108 страниц плюс 3 титульные и завершающие. Текст травника хотя и переработанный, но не оригинальный, написан по образцу трактата «Manfred Manuscript», созданного на 100 лет раньше в Салерно.

Композиционно изображения растений не структурированы рамками и полями, листья и стебли свободно вьются по листу, будто наложенный сверху гербарий. Часто растения изображаются внахлёст, перебивая своими объёмами друг друга. Композиция листа хаотичная, с многочисленными пустотами.
Рисунки не детализированные, схематичные, некоторые из них передают общий облик растения, некоторые обращаются к его морфологии, изображая корни, стебли, листья, чашелистики, но без светотени и объёма. Колористическая проработка также довольно скудная, схематичная. У каждого растения есть описание. В целом, подобное оформление в травниках встречалось довольно часто, хотя всё же перед нами экземпляр искусной и оригинальной работы.
Изображенные животные весьма выразительные, художник передаёт повадки и реалистические детали. Эта выразительность передана и в облике фантастических животных, например, дракона. Но вот моллюска почему-то обидели, изобразив в виде странной белой «пеленашки».

Художник не забывает и про сюжеты с людьми, но и тут все вместе на одной странице: лук, дракон, гиацинт, дама и кавалер. Вообще, интересно, чем они тут занимаются на страницах ломбардского травника XV века? Как деликатно написано в описании, мужчина и женщина экспериментируют со свойствами афродизиака-гиацинта, который, кроме прочего, помогает при уретральных проблемах и при болях во время менструации.
Не забыта и полуфантастическая мандрагора, всегда представляющая собой фигуру несчастного человека. Корень мандрагоры почти как современный иммуностимулятор, лечит всё: от болезней ушей до безумия. В некоторых травниках иллюстрируется подробно добыча этого уникального лекарства. Когда корень вырывают из земли, он начинает кричать — ведь он почти человек. И чтоб не оглохнуть и не сойти с ума, добывать его надо с особыми плясками: раскопать растение приспособлением из слоновой кости, далее прикрепить репку/корень к собаке, которая его и вытащит под звуковой сигнал рога. Да, как вы уже поняли, мандрагора обладает галлюциногенным эффектом.

Встречается в этом манускрипте и страница с картой местности, и если приглядеться к ней внимательней, то можно увидеть там город или замок, окружённый ликами/лицами каких-то людей.

Итак, путешествие по старинным манускриптам, как видно, увлекает не на шутку, а разглядывать страницы этой книги (как и многих других) можно здесь.
Для тех, кто заинтересовался, как и из чего эти иллюминированные книги сделаны, рекомендую серию видео:

Bakhouse J. The Illuminated manuscript , New-York, 2006
Fisher Celia. The Golden Age of Flowers: Botanical Illustration in the Age of Discovery 1600-1800, 2011
Fisher Celia The medieval flower book London 2013
The Art of Natural History: Illustrated Treatises and Botanical Paintings, 1400-1850, YALE University Press 2010
Daniela Cesiri. Selected Proceedings of the 2012 Symposium on New Approaches in English Historical Lexis (HEL-LEX 3), ed. R. W. McConchie et al., 35-46. Somerville, MA: Cascadilla Proceedings Project, 2013
The Cucurbitaceae and Solanaceae illustrated in medieval manuscripts known as the Tacuinum Sanitatis Harry S. Paris, Marie-Christine Daunay and Jules Janick

Жан-Этьен Лиотар. Чайный натюрморт

Швейцарский художник Жан-Этьен Лиотар (Jean-Etienne Liotard, 1702-1789) создал этот натюрморт где-то в 1780-х годах. Простая композиция запечатлела беспорядок, оставленный после чаепития. Упавшие чашки, ложки, недоеденные ломтики хлеба — создают движение и интересные ракурсы там, где казалось бы, сервировка этикет не позволяют фантазии художника разгуляться.

Жан-Этьен Лиотар был мастером техники пастели, в которой он создал ряд выразительнейших портретов и жанровых сцен. Но этот чайный натюрморт написан в технике масляной живописи, хотя и с сохранением особо шарма, нежности, легкой дымки гармоничного колорита, присущего пастели. Одновременно с поэзией колорита Лиотар создаёт фотографически-точные, узнаваемые, выверенные образы реального и очень красивого мира. К концу своей жизни Лиотар изложил свои творческие правила в трактате «О принципах и правилах живописи» (1781), которые исповедовал в своей живописи: он говорил, что живопись — есть зеркало природы, и считал себя художником правды.

Лиотар много путешествовал, жил на Мальте, посещал Хиос, Сиракузы, Парос, несколько лет жил в Турции. Восточную моду (шинуазери, туркьери, мавританские мотивы), получившую в Европы XVIII века столь широкое распространение, художник воспринял непосредственно в путешествиях, через знакомство с культурой разных стран и городов. Лиотар не получил признание во французском салоне, несмотря на свою широкую популярность. Может быть, потому что был слишком эксцентричным в своей внешности и в поведении: носил турецкую одежду и длинную бороду. Но художник был радушно принят в английском профессиональном обществе и при дворе.

приписывается И.Цоффани (Johann Zoffany), 1727
Неизвестный художник, 1745-50

А вот работы английских коллег Лиотара, которые также обращались к теме чаепития. Чай в Англии полюбили и употребляли, несмотря на высокое цены и налоги на этот экзотический продукт. Фарфоровые наборы для чая аристократические семьи предпочитали Мейсенского (немецкого) или Севрского (французского) производства. Чайники первой половины XVII века чаще были серебряными с деревянной ручкой, позже их заменили привычные ныне — фарфоровые. Сами чашки напоминали скорее пиалы, без ручек и довольно широкой формы.
Если обратиться к оформлению чайного набора в натюрморте Лиотара, то видно, насколько прочно вошло в обиход увлечение азиатскими сюжетами и орнаментами. Впрочем, тут можно предположить ещё одну причину обращения художника к изображению столь изящной и подробной сцены китайской жизни на фарфоровых предметах. Дело в том, что в конце своего творческого и жизненного пути, в 1780-х годах Лиотар экспериментировал с живописью по стеклу и фарфору. Так что очень может быть, что автором этих изящных росписей был и сам художник.

P.S. О шоколаде и пастельных натюрмортах Лиотара обещаю написать немного позже!
____________________________________________________________________________

Кудрикова С.Ф. Художники западной Европы. Библиографический словарь. Франция XV — XVIII веков. СПб., 2010
Coutts Howard. The Art of Ceramics: European Ceramic Design 1500-1830, Yale University Press, 2001

Шедевры Лейденской коллекции в Государственном Эрмитаже. Эпоха Рембрандта и Вермеера

Теперь лейденская коллекция приехала и в Санкт-Петербург. По волею случая, по приглашению общества «Друзья Эрмитажа» мне удалось побывать на этой выставке накануне официального открытия. И это оказалось, действительно, счастьем. Из душных залов, наполненных почти доверху преимущественно азиатскими туристами, я попала в прохладу и полумрак просторного
Николаевского зала. «Здесь нет людей, здесь тишина, здесь только Бог, да я… » — почти индивидуальное общение с картинами создаёт иное впечатление. Ну, разница такая же как интимный разговор с другом в кафе или шумная тусовка в баре. Возможно и то, и другое, но впечатления разные.

О коллекции. Многие источники уже писали о ней подробно. О том, что наш современник Томас Каплан с юных лет восхищался творениями Рембрандта и мастеров голландского золотого века. Тем не менее лишь в 2003 году он узнал, что далеко не все шедевры столь любимой им эпохи, включая работы самого Рембрандта, находятся в музеях и что многие из них доступны на художественном рынке. С этого момента он совместно с супругой начал свою невероятно амбициозную коллекционерскую деятельность. И вот 82 работы, где 80 картин и 2 рисунка — перед нами.

О концепции. Выставка объединяет коллекцию Каплан и некоторые картины из коллекции Эрмитажа. Выстраивается некий диалог. Концепция выявлена чётко и просто в оформлении. Если приглядеться к оформлению картин: «наши» в золотых барочных рамах, остальные — в традиционных чёрных рамах, эбенового дерева, впрочем очень красивых, не отвлекающих, но деликатно заканчивающих композицию. Хранитель коллекции голландской живописи в Эрмитаже И.А. Соколова комментирует так: «Не случайно, я должна сказать, что отбор картин Лейденской коллекции очень напоминает отбор XVIII века. В какой-то степени этот диалог неслучаен с собранием Екатерины II, потому что те же мастера были в очень высоком спросе у коллекционеров XVIII века. Прежде всего, конечно, Рембрандт и его окружение и мастера Лейденской школы, мастера тонкого письма. Всегда маленькие картины, очень дорогостоящие, они как раз на антикварном рынке в XVIII веке имели самую высокую стоимость и представляли желанные произведения для коллекций знатоков и знаменитых княжеских собраний, поэтому они все в XVIII веке попали в прославленные коллекции. И так случилось, что несколько вещей, восемь вещей могут составить разговор с произведениями из Лейденской коллекции».

Круг произведений. Кроме того, акцент сделан на лейденских художниках, в качестве опоры взяты мощные столпы голландской живописи «золотого» XVII века:
двенадцать живописных творений и один рисунок Рембрандта Харменса ван Рейна,
по одному произведению Яна Вермеера Делфтского и Карела Фабрициуса, две картины Франса Халса,
девять картин Геррита Дау/Доу, четыре работы Яна Ливенса etc.

О выставке. Нейтрального сероватого оттенка перегородки делят зал на смысловые зоны, обозначенные подписями: портреты, аллегории чувств и искусств, развлечения, музыка, мифология, повседневность, карнавалы и многое другое. Такая чёткость в подаче визуального материала позволяет зрителю получить не только эмоциональное впечатление, но и вникнуть в тот интеллектуальный диалог, к которому призывают создатели выставки. В общем полумраке каждая картина насыщена своим локальным освещением. И это очень важно для восприятия старинной живописи — чётче видно, и зрительно, и психологически! Подобный тип освещения я видела на выставке в Таллинской ратуше. Подробное описание картины, с деликатным указанием на возможную символическую трактовку меня порадовал особенно — возможно, но необязательно, ведь вещь, изображённая с такой любовью к её материальным проявлениям вполне может быть ценна сама по себе.

Что мне понравилось особенно? То, от чего появились сильные чувства, конечно! Это эрмитажная «Старушка у камина» Якопа де Врела, которую рифмуют вот с этим вариантом. Почувствовать разницу можно только находясь рядом с картинами: на первой — напряжённое вглядывание в будущую пустоту, на второй — унылая повседневность…

Рассмешила вот эта картина Питера ван Лара «Автопортрет с атрибутами занятий магией» — думаю, что художник сам веселился, когда её создавал. Юмора и эксперимента там много!

Ну и очередная медитация перед картиной Вермеера «Девушка за верджиналом». Это тот редкий случай, когда красота линий, невозможность что-то добавить или убавить, восторг от уюта и теплоты красок — уводит в мечтательный мир «закартинья»…

В тексте использован материал с сайтов:

Государственный Пушкинский музей

Интервью с И.А. Соколовой

Петропавловская крепость, Инженерный дом, Петербургский модерн

Великолепная выставка, которая вполне могла бы стать постоянной экспозицией, но увы, закрывается буквально завтра. Материал подобран так, что понятно и интересно даже без экскурсии. Много объяснено на стендах, отличный этикетаж, продумана логика экспозиции. Представлена мебель, фарфор, светильники, предметы быта, одежда, детали женского гардероба, каминные зеркала, архитектурная графика и фотографии, эфемеризмы типа театральных программок и меню.

И кругом нежнейшие фисташковые и травяные оттенки, слоновая кость, розоватые, коралловые, небесно-голубые и оливковые тона, светлое дерево, глянцевые изразцы. Конечно, много цветов: лилий, ирисов, чертополохов, подсолнухов и водных растений.

Отдельное место уделено освещению в экспозиции. В связи с тем, что в начале XX века электричество активно входит в повседневность, то и насладиться заново этим чудом, снова понять и пережить это обычное в наши дни явление — как чудо — можно в залах это выставки.

А вчера на экскурсии было прочитано стихотворение З. Гиппиус (1901 год) «Электричество» — очень поэтичный образ!

Две нити вместе свиты,
Концы обнажены.
То «да» и «нет», — не слиты,
Не слиты — сплетены.
Их темное сплетенье
И тесно, и мертво.
Но ждет их воскресенье,
И ждут они его.
Концов концы коснутся —
Другие «да» и «нет»,
И «да» и «нет» проснутся,
Сплетенные сольются,
И смерть их будет — Свет.

Nature morte как безупречный аргумент истории

В музейных витринах часто можно встретить черепа, обломки, останки, кусочки костей, в общем, человеческий остов без смущения выставленный во всех подробностях на обозрение нам, живым. Как ни странно, но смерть в этих собраниях nature morte (мёртвой природы) фиксирует и сохраняет память о жизни. Эстетика смерти в пространствах музея поражает разнообразием своих проявлений и отвлечённым отношением к этому в обще-то драматическому и интимному событию. Иногда как-то стыдно, смущённо, нелепо, цинично — ощущать себя рядом с этим некогда подвижным, а теперь навсегда замершим процессом Жизни. Впрочем, многих людей эти осознания не затрагивают, и они умудряются делать славные «селфи», сопоставляя движение и статику, прошлое и настоящее, ни разу не страшась смотреть так близко на своё … будущее!

Мумия египетского жреца в большом зале искусства Древнего Египта, менее известная мумия вождя в зале Пазырыкского кургана (Государственный Эрмитаж, СПб), многочисленные черепа и кости, найденные в эпоху вигингов (Стокгольм, исторический музей), одетые в остатки одежд и украшений, — предлагаются к экспонированию. Разрушающиеся части земного бытия обретают новую почти вечную жизнь, консервируясь в специальных растворах и условиях.

Да, именно на этих артефактах зиждется историческая наука. Об этом задумывались голландские художники XVII века, предчувствуя эти размышления в своих натюрмортах типа vanitas, с изображением черепов, музыкальных инструментов (погасший звук), затухающей свечи, раковин моллюсков, где когда-то пульсировала жизнь. Смерть была частой гостей в сюжетах живописи, но именно голландцы обращались к этим образам кроме прочего, и через традиции коллекционирования, кунсткамер, музейного экспонирования.

Антуан Стенуинкл (Antoine Steenwinkel) Натюрморт с автопортретом, сер. XVII в.

Недавно я увидела ещё один интересный музей, где масштабное, безвозвратное разрушение воспето симфонией экспонирования. Огромный шведский корабль «Васа», созданный в 1628 году, проплывший в гавани Стокгольма всего 1,5 км, затонул почти со всей командой (450 человек), домашним скотом, посудой, оружием, цветными скульптурами на корме. Корабль был упакован до зубов всем необходимым. Собирался жить крепко и долго, грабить, разбойничать, везти сокровища на родину, быть победителем. Но случилось иначе. Строительство судна возглавил сам король Густав II Адольф, приказавший вопреки всем предупреждающим расчётам сделать ещё одну палубу, и несмотря на неудачные испытания на берегу, корабль был нагружен и отправлен в путь. Всем очень хотелось денег и славы. Катастрофа была неизбежным финалом этого великолепного, но нежизнеспособного красавца-корабля, который даже сейчас поражает своими размерами жителей мегаполисов, привыкших к гигантомании зодчества.

Затонувший деревянный корабль пробыл на дне Балтийского моря почти 300 лет. Из-за слабой соли, в этих водах не живут какие-то особые черви, съедающие подобные деревянные постройки лет за 20, превращая дело рук человеческих в труху. Васе хотя бы тут повезло. И из всех красавцев-собратьев, нашедших свой последний приют на морском дне, он сохранился почти идеально, был поднят на сушу, очищен, законсервирован и пригоден для экспонирования.

Экспозиция музея сделана безупречно. Можно увидеть разрезы, воссозданные интерьеры, фильмы, интерактивные игры по швартовке и управлению парусом, подробные стенды, рассказывающие об уникальных технологиях вытеснения влаги из пористового дерева и замещения ее специальными полимерами. На ощупь это уже даже не дерево, а плотный, тяжеловатый пластик. В витринах можно рассмотреть фотографии и реальные черепа. Становится не по себе, когда видишь экспонат с двумя рядами зубов: молочными и коренными. Почему-то на Васе были подростки и несколько женщин. Был средних размеров сундук, в котором находился только один предмет — фетровая шляпа, модная и, видимо, очень дорогая, приготовленная для особого случая. Сундук не открывался тоже 300 лет…

Бродя по ярусам этого музея, поднимаясь выше и выше, мысли о консервации смерти в гигантские nature morte всё отчётливее возникали в моей голове. Этот корабль был настолько продуман и красив, что вполне мог обладать своим интеллектом и повадками, своими причудами и своей судьбой. Всё как у людей. И посмертная участь его оказалась очень похожей на жизнь человека, чьи останки, волею случая, остались невредимы, а потому полезны для изучения и экспонирования.