Федор Толстой. «Ягоды красной и белой смородины».

Ф. Толстой. «Ягоды красной и белой смородины»
Ф. Толстой. «Ягоды красной и белой смородины».

«Простое подражание легко воспринимающимся объектам –
возьмем хотя бы цветы и фрукты – уже может быть доведено
до высшей степени совершенства.
Мастер станет еще значительнее и ярче,
если помимо своего таланта,
будет еще и образованным ботаником».

Этими словами И.В. Гете можно предварить рассказ о русском художнике первой половины XIX векаФедоре Петровиче Толстом (1783—1873). Говорить об этом художнике можно долго, потому что на примере его творчества мы можем затронуть такие темы как иллюзорность и натурализм в живописи, тонкость рисовальной техники, формирование и развитие ботанического натюрморта в России и в Европе, возрождение медальерного дела и т.д.
Готовившийся к военной карьере, Толстой окончил Морской корпус и служил во флоте. Но вскоре он уходит в отставку — интерес к искусству и отличные способности привели его в Академию Художеств. Здесь он пользовался советами Ореста Кипренского, учился у скульптора Ивана Прокофьева. Толстой становится известнейшим российским медальером: он создал серию из 21 медали-медальона, посвященную войне 1812 года. Но в истории живописи он остался знаменитым автором рисунков-натюрмортов – «Ягоды красной и белой смородины», «Букет цветов, бабочка и птичка», и др.
С детства Федор Петрович был окружен особой атмосферой любительского искусства, дочь художника, М. Ф. Каменская вспоминала: «Его мать изводила иголкой и шелком по полотну такие пейзажи и цветы, что им дивиться надо». Именно цветы и фрукты считались наиболее легкой и приятной темой для рисования. На рубеже XVIII-XIX веков стали выходить руководства типа «Правила о рисовании цветов и фруктов к пользе и удовольствию прекрасного пола» — наподобие сегодняшних женских журналов по рукоделию. И здесь искусство дилетантское пересекалось с академическим, так как основным сюжетом натюрморта Академии Художеств еще с XVIII века считался «живопись цветов и плодов с насекомыми».
Изображения цветов фруктов в творчестве Толстого настолько притягательны в своем мастерстве, в своем натурализме, что они стали наиболее известными его рисунками. Хотя сам художник говорил, что занимался ими в свободное от работы время и серьезными работами не считал. Но тут он немного лукавил: если отвлечься от эстетической ценности работ, то, например, натюрморт «Ягоды красной и белой смородины» приносил и ощутимый доход семье художника – по воспоминаниям дочери Федора Петровича: «Целая семья питалась одной смородиной». Та же «смородина» принесла художнику и почет – рисунок был преподнесен в подарок императрице Елизавете Алексеевне, супруге Александра I.
По сути, натюрморт «Смородина» — это иллюзионистическая обманка, точное копирование натуры, если вернуться к мысли Гете – ботаническая зарисовка, но между тем, эта работа вызывает у зрителя чувства – нежности, любования, понимания хрупкости и красоты природы, те, о которых сам художник говорил так: «Каким рисунком выскажу я эту чистую радость, это светлое удовольствие, которыми наполняется моя душа и сердце в минуты, когда отбросив все заботы, беспечно любуюсь я прелестью природы…». Почитав подобные размышления Толстого, изложенные в письмах и воспоминаниях, начинаешь понимать, что его «Смородина» — это больше, нежели игра с натурой или точное копирование, это субъективное видение, особое мироощущение, попытка запечатлеть тленную и вечную красоту природы. Это своеобразное «спасибо» Создателю, выраженное на тонком альбомном листе …

Эндрю Уайет. День сурка, 1959 год

Эндрю Уайет. День сурка, 1959 год
Эндрю Уайет. День сурка, 1959 год

Февраль – последний зимний месяц, стремительно летит к своему завершению. Сегодня я слышала звонкое пиликанье синицы, и хотя впереди нас ждет еще непредсказуемый марток, но все равно, душа уже ждет весеннего солнышка. А, например, в США 2 февраля считают «днем начала весны». Существует поверье, что, если этот день выдастся солнечным и сурок, выйдя из норы после спячки, увидит свою тень и, испугавшись, юркнет обратно, то зима продержится еще ровно 6 недель. 2 февраля прошло, увидел ли сурок свою тень нам неизвестно, а все это я рассказываю к тому, чтобы познакомить вас с американским художником Эндрю Уайетом (Andrew Newell Wyeth) и его картиной «День сурка».
Не знаю, можно ли, рассматривая этот натюрморт, говорить о символе рутинного однообразия ежедневной жизни (все помнят фильм «День сурка»), все-таки эта картина написана в 1959 году, а фильм снят гораздо позже. Художник мог просто изобразить 2 февраля 1959 года или символ 2 февраля, а мне показалось более интересным рассмотреть эскизы Уайета к этой картине. А их, как ни странно, не малое количество!
Последовательность их создания мне неизвестна, но можно предположить:

Здесь художник выясняет расположение фигур в пространстве. Пропорции, мотив окна, стен уже ясно прорисовываются.

Эндрю Уайет. День сурка, эскиз
Эндрю Уайет. День сурка, эскиз

Этот вариант показывает поиски с форматом картины — вертикальный или горизонтальный? Пространство комнаты расширяется, появляется еще одно окно справа.

Эндрю Уайет. День сурка, эскиз
Эндрю Уайет. День сурка, эскиз

На мой взгляд этот эскиз передает настроение всей работы — ожидание, предчувствие, пробуждение, еще застылость и инертность.

Эндрю Уайет. День сурка, эскиз
Эндрю Уайет. День сурка, эскиз

Спящая собака, пространство, оставленное для фигуры женщины, но важен пейзаж за окном — в этом эскизе он найден и, немного изменившись, останется в картине.

Эндрю Уайет. День сурка, эскиз
Эндрю Уайет. День сурка, эскиз

Здесь мы видим пространство первого плана. Еще нет стола, уже нет фигур, только комната и окно. Ну и конечно, самые главные герои — свет, тень, воздух.

Эндрю Уайет. День сурка, эскиз
Эндрю Уайет. День сурка, эскиз

А вот наконец, появляется стол с натюрмортом. Именно он займет место женщины и собаки перед окном. Такая вот победа nature morte над живыми героями…

Эндрю Уайет. День сурка, эскиз
Эндрю Уайет. День сурка, эскиз

Эта небольшая подборка эскизов рассказывает нам о долгих поисках художника прежде чем он увидит, почувствует, осознает и убедится в  точности и законченности своих поисков.
Да, такой вот долгий путь к изображению обычного дня сурка… Хотя, как сказать — для Эндрю Уайета в этом году обычное 2 февраля не наступило, он прошел свой путь и ушел из жизни 16 января 2009 года.

История изображения предметного мира. Часть IV: Книжная миниатюра северных мастеров.

Великий часослов герцога Беррийского. Братья Лимбург, 1409-1415
Великий часослов герцога Беррийского. Братья Лимбург, 1409-1415

Часослов Марии Бургундской, ок.1480
Часослов Марии Бургундской, ок.1480

Часослов Марии Бургундской, ок.1480
Часослов Марии Бургундской, ок.1480

Миниатюры иллюминированных псалтирей, часословов и евангелий, будучи иллюстрацией к тексту, по своей сути передавали настроение рассказа, передавали не действие, но образ. В связи с этой особенностью изображение миниатюры несло множество подробностей бытового характера, которые домысливал художник, исходя из своего житейского опыта и художественного вкуса. Еще одна особенность миниатюр – интимность, камерность образов. Созданные для определенного заказчика, иллюстрации не могли не отражать его индивидуальные предпочтения (в том числе и бытовые), привычный предметный мир – все это в свою очередь создавало предпосылки для изображения натюрморта и интерьера на плоскости. Интерес создателя миниатюр сосредотачивался не на том, что произошло (великого, значимого, святого), а того, как это происходило, в какой обстановке. Постепенно миниатюрист все больше увлекается изображением преметов, деталей обстановки, мебели, творя в своих работах «поэзию маленьких вещей» (Б.Виппер).

Например, иллюстрация, посвященная январскому месяцу братьев Лимбургов из Великого часослова герцога Беррийского (1409-1415), изображает сцену обмена подарками при дворе герцога. Мы видим, что сам герцог сидит во главе стола в синей одежде. Действие происходит в богатом интерьере дворца, в центре зала расположен стол с едой, подарками, угощеньем. Люди в красивых и, наверное, богатых для того времени одеждах погружены в свои занятия. Стены представленной залы обиты тканью с изображением отряда солдат, так что сразу не понятны границы помещения, создается иллюзия открытой местности. На столе аккуратно выставлены тарелки с различными кушаньями, в строгом порядке, так что ни одна тарелка, стоящая впереди, не заслоняет ту, что стоит чуть дальше. Такое положение посуды в одной плоскости, без перспективного сокращения в пространстве, без малейшего намека на светотеневую моделировку, блики, материальные особенности (или вся посуда сделана лишь из золота и серебра?) — отражает особенности средневековой традиции изображения предметов — подряд, словно через запятую, как в списке, где все важно и нет главного.

Если обратиться к часослову Марии Бургундской, созданному около 1480 года, то есть значительно позже, чем миниатюра братьев Лимбургов, то можно заметить значительные изменения: натюрморт перед богатой оконной рамой обрел композицию, предметы разложены так, будто к ним только что прикасалась хозяйка, вещи обрели материальные характеристики — подушка мягкая, металлический сундук гладкий и холодный, книга содержит множество шуршащих страниц.  Но все-таки, организация вещей по принципу «перечисления через запятую» остается, здесь тоже нет главного и яркого, все одинаково красиво.

Рассмотрим еще одну миниатюру из часослова Марии Бургундской: дорогой, роскошный натюрморт, сидящая перед окном дама (сама заказчица) и открывающийся за окном вид на интерьер храма, где восседает Божья Матерь с младенцем Иисусом. По верному замечанию Виппера: «…художник стремится вывести глаз наружу, открыть горизонт или показать, что он смотрит внутрь снаружи. Настоящее чувство интерьера, чувство комнаты, окружившей человека со всех сторон, миниатюристу еще не знакомо» . Но можно добавить, что подобной композиционной схемой – взгляд внутрь через окно, дверной проем, нишу, кулису — часто пользовались мастера более позднего периода, как в период Ренессанса, так и барокко.  Что касается натюрморта, то сравнивая великолепную ветку ириса, дорогие парчовые и шелковые ткани, переливающийся жемчуг с бледным лицом дамы, теряешься — что же реальнее, кто же живой и главный в этой «компании»? Вещи изображаются наравне с человеком.  Противопоставление живого и неживого произойдет немного позже, на картинах эпохи Возрождения.

История изображения предметного мира. Часть I: Древний Египет.

История изображения предметного мира. Часть II: Античность.

История изображения предметного мира. Часть III: Древнерусская иконопись.

Фотокартины в жанре still life.

Илья Страхов, натюрморт "Зелье".
Илья Страхов, натюрморт «Зелье».

Обычно мы рассматриваем натюрморты, созданные в техниках живописи или гравюры, но сегодня я хочу предложить Вашему вниманию натюрморт-фотографию современного фотохудожника Ильи Страхова.

Знаменитые голландцы в 17 веке завороженно смотрели в камеру обскуру, наблюдая игру оптики и света в маленьком деревянном ящике. Это было подобно чудесному открытию! Оказалось, что реальные зрительные впечатления в значительной степени отличаются от идеальной математической перспективы, предложенной итальянцами в эпоху Возрождения. На основе открытий из мира оптики голландцы создавали свои реалистические картины. И уже в XX веке многие исследователи искусства сравнивали работы малых голландцев с фотографией. Но до настоящей фотографии было еще далеко, а пока в распоряжении художников оставался холст, краски, рама…

В нашем XXI веке — столь бурно и стремительно меняющемся — фотография стало обычной радостью, доступной почти всем. В то время как наши родители мечтали о цветных фотографиях, нам  стало доступным и цифровое фото, и удобный photoshop. Но доступность возможностей не всегда дает прогресс. Это я к тому, что в нашей жизни фотоаппарат так популярен, что  мы перестаем его ценить. Фото вокруг так много, что привычное к ним восприятие перестает удивляться. Но бывают и неожиданные открытия — старинные предметы, приглушенный свет, устойчивая композиция и, наконец, таинственное название — все это погружает нас в волшебный мир фото-искусства. Фото-натюрморты Ильи Страхова можно назвать стилизацией под ретро, сепию или старинную потемневшую живопись, но вместе с тем, эти работы сохраняют свою принадлежность фото-миру. В них есть то неуловимое, что нельзя сделать в живописи или гравюре, как впрочем, и увидеть в реальности.

Сергей Андрияка. Натюрморт «Бокал вина»

С. Андрияка. Натюрморт "Бокал вина". 2000 г.
С. Андрияка. Натюрморт «Бокал вина». 2000 г.

Тарелка: Как Вы здесь оказались?
Свеча: Вот вопрос! По той же причине, что и Вы, что удивительного…
Бокал: Да, удивительного тут ничего нет. Встретились мы с Вами совершенно случайно, просто так сложились обстоятельства. Только вот что теперь делать?
Бутылка: Надо как-то продолжать жить.
Тарелка: Но это же неправильно! Это же какой-то пошлый водевиль получается. Я, Вы, она и он. Бокал должен остаться либо со свечей, либо с бутылкой, ну, либо со мной. По-другом не получится. Так было всегда. Невозможно жить двойной жизнью, рано или поздно мы за все поплатимся!
Бокал: Хотите прочесть лекцию о морали и нравственности?
Бутылка: Правильно или неправильно, но так сложилось. Случайно. И мы теперь вчетвером на одном столе.
Свеча: Я бы даже сказала — на одной скатерти…
Тарелка: Причем тут лекция! Я говорю, что так неправильно! У тебя есть я!
Бокал: Мало!
Тарелка: Значит, нести твое стеклянное тело — этого мало?! Тогда я ухожу. Пусти меня, слышишь?!
Бутылка: Нет, вы невыносимы! Я сейчас спрыгну! Отойди! Слышишь? Уйди с дороги! Оставайся с ними, я не хочу жить так… Но запомни, никто кроме меня не сможет так наполнить твою жизнь!
Бокал (ехидно): А ты знаешь, что там, за краем стола?
Бутылка: Неважно. Все лучше, чем с Вами… О! Там же ничего нет… Там обрыв. Пропасть. Темнота. Холод… И прыгнув туда, обязательно разобьешься.
Свеча: А тогда я прыгну! И всем будет хорошо. Я-то не разобьюсь. Я буду светить там, за пределами стола, а здесь у вас будет холод и мрак, потому что никто из вас светить не умеет! И не нужны мне ваши деньги! Сейчас, дайте раскачаться, как следует…
Бокал: Нет!
Тарелка: Не смей, отойди!!
Бутылка: Пожалуйста, не делай этого!!! Ты либо потухнешь от горя, либо сожжешь все вокруг.
Бокал: Ты нужна мне! Чтобы мое стекло купалось в бликах твоего света… Чтобы я не затерялся своей тонкой прозрачностью в темноте этого мира.
Все: Нам нужен твой свет.
Свеча: Хорошо. Ну, раз Вы так просите… Вообще-то я могу без вас. Или не могу?.. Ладно, давайте пока так: я свечу, ты отражаешься на стене, ты — играешь бликами, а ты сияешь белизной. Потом все само как-нибудь разрешится.

Художник придирчиво посмотрел на только что написанный натюрморт. «Все на своем месте — подумал он — как сами встали».