Продолжая тему традиций изображения предметного мира, я обратилась к искусству Японии, к утонченным гравюрам этой загадочной страны восходящего солнца.
Наибольшее распространение получила техника ксилографии — гравюры на дереве — эта работа требует точности, терпения и виртуозного мастерства. Подчас художник и мастер, вырезающий и печатающий гравюру, были разными людьми. Но нужно помнить, что гравюры — многотиражный продукт, и в этом их огромное преимущество. Они выполняли коммуникативную функцию, распространяя информацию об особенностях природы, быта, рассказывали о первых красавицах, актерах, воинах. На примерах перечисленных сюжетов сформировались различные жанры, часто не совпадающие с общеизвестными жанрами европейской живописи. Бидзин-га — изображение красавиц (гейш, куртизанок), муся-э (воины), фукэй-га (пейзажи), якуся-э (актеры), сюнга (эротические картины), катё-э (птицы и цветы) и, на мой взгляд, самый загадочный жанр — укиё-э, который посвящен изображению картинам изменчивого мира. Этот жанр стал весьма распространенным в XVII-XVIII веках и особенно стал популярным к XIX веку. Гравюры укиё-э издавались как отдельные альбомные листы, в виде художественных альбомов или книжных иллюстраций. Атмосфера жизнеутверждающего бытия передавалась в созерцательных изображениях сцен повседневной жизни, где были возможны самые разные сюжеты. И хотя здесь мы не можем говорить о самостоятельном жанре натюрморта, но предметный мир в этих работах играет важную роль.
Японская гравюра этого направления — это игра линий, ритма, фигуры и фона, красочных пятен и незаполненных цветом участков фона. Это демонстрация модных тканей и фасонов, изменчивых складок, хорошо уложенных причесок. Поэтому рассматривать особенности воспроизведения предметов на этих изображениях кажется нелепым, ненужным, потому что теряется смысл, обаяние и шарм.
На гравюре Судзуки Харусигэ представлена бытовая сцена в покоях куртизанок «веселого дома», несмотря на многочисленные бытовые подробности, название гравюры отсылает нас к пейзажу за окном. Своеобразным эпиграфом служит поэтическая строфа: «Я не заметил, как выпал снег. Трудно будет найти дорогу домой». Мы можем предположить, что снег выпал именно в то время, когда гость, которого теперь уже везут в паланкине (посмотрите за окно!) предавался любовным утехам. Проснувшись, он не прикоснулся к кушаньям, принесенным красавицей. И теперь она, вернувшись в общество подруг, подогревает трапезу в горшочке на жаровне. Позади жаровни расположен столик из красного лака для чашек с сакэ, а на черном подносе уже начинает таять кролик, вылепленный из только что выпавшего снега. Понимая ситуацию, осознавая тонкости бытовых подробностей, наблюдая за жизнью вещей, которая неразрывно связана с действиями героев, начинаешь понимать, что бесконечное движение линий связывает живое и неживое. Гармония силуэтов, лишенных светотеневой моделировки, создает единое пространство и единое время, когда все течет и изменяется, оставаясь прежним. Причем, стабильность и неизменность здесь, на мой взгляд, формируется благодаря традициям изображения и иконографии образов. У всех художников есть свои особенности, свой стиль, но он существует только в пределах неизменной системы координат, только в рамках принятой для того периода эстетики.
Если в предыдущей работе предметы создали сюжет, то на гравюре Иппицусай Бунтё предметы функционируют как символы. Изображенная красавица — знаменитая для своего времени О-Сэн, дочь торговца напитками Кагия (это написано на бумажном фонаре). Магазин этот располагался на пути паломничества к синтоистскому святилищу. О-Сэн держит в руках поднос с рисовыми колобками — предназначенными не для еды, а для жертвы. Пилигримы преподносили эти шарики божеству святилища — как символ выздоровления от болезней. Изящная фигура девушки, словно ветка сакуры — излучает нежность и очарование, являя собой еще один символ — приход весны.
На гравюре художника Тёбунсая Эйси изображена женщина-поэт, судя по одежде, она — жена самурая невысокого ранга. Книга на столе — «Повести Гэндзи», лампа, письменные принадлежности, стол, сундучок — все изображено очень подробно и аккуратно. И опять, представленное пространство двумерное, плоскостное, но зритель чувствует время: этот лист только что держали в руках, через несколько секунд женщина подберет нужное слово и ее кисть изобразит чудесный каллиграфически и поэтически-точный иероглиф. Данная серия гравюр рассказывает о женщинах, стремящихся превзойти в словесном искусстве мужчин. На этом листе женщина состязается в мастерстве с поэтом по имени Кисэн Хоси, его стихотворные строчки (на гравюре — справа) гласят: «Мой маленький дом стоит на юге Киото, и тут живет олень. Но столичные жители этого места не любят. Он говорят, что живу на задворках потустороннего мира».
Разговор о предметном мире в японских гравюрах очень интересен и может продолжаться бесконечно. Я лишь поверхностно затронула в этой статье несколько вопросов. Хотелось бы еще рассказать об открытках-суримоно, где подчас встречается сольный натюрморт, и об изображении европейских вещей, завезенных в Японию, но об этом как-нибудь в следующий раз. Торопиться некуда, если верить в то, что «мы живем лишь мгновение… Мы плывем по течению жизни, словно тыква, увлекаемая потоком…» (из повести «Новые времена», 1661 г.).
История изображения предметного мира. Часть I: Древний Египет.
История изображения предметного мира. Часть II: Античность.
История изображения предметного мира. Часть III: Древнерусская иконопись.
История изображения предметного мира. Часть IV: Книжная миниатюра северных мастеров.