Натюрморт – это жанр, отличающийся продуманной экспозицией вещей. Режиссёром действа этого микромира является художник, который сочетает разные формы, объёмы, материалы, живое и неживое, стремясь создать единую картину. Распределение предметов на планы в натюрморте довольно условно, ведь в пределах стола не так уж много места, как, например, в интерьерах комнат, в пространствах уютных двориков или просторах природы. Но именно от этого напрямую зависит характер взаимоотношения предметов, выделение главных героев и деталей. Интересна эволюция расположения предметов с точки зрения распределения логики веса. Если в ранних голландских натюрмортах XVII века всё, что должно лежать – лежит, а что должно стоять – стоит, то уже к середине века мы видим упавшие кубки и таццы, скульптурно скомканные скатерти, полулежащие блюда.
Виллем Кальф. Десерт. Государственный Эрмитаж, СПб
Виллем Клас Хеда. Натюрморт с крабом.
Интересно об этом явлении пишет Макс Фридлендер: «Рацио требует такой конструкции, при которой бы все легкое, светлое, свободное ложилось на тяжелое, темное, прочное, чтобы несомые элементы ложились на несущие, однако жажда «живописной» свободы сопротивляется основным принципам конструирующего духа»[3].
Итак, натюрморты, в которых предметы располагаются в ряд одной плоскости, — как правило, относятся к более ранним работам живописцев XVII века.
Осиас Берт (1580 – 1623 ). Цветы в корзине
Осиас Берт. Натюрморт с кубками, начало 1608
«Они как бы названы поименно и связаны, так сказать, сочинительной связью»[1].
В качестве примера можно привести работы Балтазара ван дер Аста и Амброзиуса Босхарта. Здесь нет главных героев и деталей, в такой композиции все равны. Это ощущение также подчеркивается равномерным освещением, благодаря которому видны все подробности «внешности» изображенных предметов. Участники экспозиции могут соприкасаться, пересекаться, но при этом не терять свои основные характеристики цвета и формы. Они не борются за главенствование, в этих работах мы слышим мирную полифонию равноправных голосов. Как правило, каждый цветок, каждый лист и стебель расположен аккуратно и наглядно, не заслоняя красоту «соседей» и показывая свою. Продолжение статьи здесь.
Амброзиус Босхарт. Букет, 1600-е
Амброзиус Босхарт. Букет
[1]Даниэль С.М. Искусство видеть, 1990, Л., стр. 99 [3] Фридлендер Макс, Об искусстве и знаточестве, СПб, 2001., стр. 70
Тема обманок, визуальных иллюзий, оптических эффектов динамично развивалась на протяжении XVII-XVIII веков в голландской культуре. Открытия в области математики, географии, биологии, физики и в том числе оптики в Европе XVII века не могли не повлиять на сюжетное разнообразие в живописи. Появились ботанические натюрморты; изображение учёных в кабинете и за работой; натюрморты-кунсткамеры. Новые (или хорошо забытые старые) технологии помогали писать картины. Известно, что для создания своих полотен голландские художники использовали специальное приспособление, камеру обскуры, которая помогала фотографически реалистически точно запечатлеть перспективу и глубину пространства.
Франс Франкен II. Собрание произведений искусства и диковин, около 1636. Вена, Музей истории искусств.
Подобные устройства и открытия в области оптики и геометрии, позволяли художникам создавать объёмные изображения, выходя за рамки возможностей живописи. Обманки в живописи заигрывают с сознанием зрителя, когда реалистический метод «как в жизни» доводится до иллюзионистских фокусов. Это вполне обосновано традициями эпохи барокко, где такие художественные средства, как игра, иллюзия, обман достигли своего апогея.
Самюэл ван Хогстратен. Обманка, середина XVII века
Самюэл ван Хогстратен дверца шкафа с туалетными принадлежностями 1655
Камера обскура — приспособление прикладное, и, казалось бы, реализм голландцев дошёл во всех жанрах живописи до предела фотографии, но нет, хотелось чего-то ещё… Художники в союзе с учёными вышли на создание совершенно новых арт-объектов: волшебные фонари и ящики «Peepshow» – конструкции, представляющие уникальные эксперименты с оптическим воспроизведением трёхмерного пространства. А вот это уже забавные курьёзы! «Волшебные ящики» — прямоугольные деревянные коробки, в которых отсутствовала одна стенка. Внутренние стенки коробки были особым образом расписаны: интерьера, пейзажи. В стенах ящика было просверлено отверстие, через которое рассматривали картинку. Эффект заключался в том, что если зритель смотрел в отверстие, то мог видеть трёхмерное изображение, если через отсутствующую стенку – то изображение не формировалось. Самым знаменитым автором-создателем таких ящиков был Самюэль ван Хоогстратен, голландский живописец, гравер и литератор. В основу таких оптических устройств был положен принцип анаморфоза[1].
Самюэль ван Хоогстратен. Вид интерьера голландского дома. 1655-60. Дерево, масло, 1655-60 г., 58 x 88 x 60,5 см. Национальная галерея, Лондон.
Появившиеся в XVII веке так называемые «волшебные фонари» (Laterna magica) были самостоятельными приспособлениями, передавали картинку трёхмерного изображения[2]. Изобретение «волшебного фонаря» принадлежит, вероятно, голландскому учёному Христиану Гюйгенсу (Christiaan Huygens). Математик Томас Вальгенштен (Thomas Walgensten) впервые ввёл в обиход термин Laterna magica и стал главным популяризатором аппарата, путешествуя с показами по городам Европы. Но все-таки большую популярность Laterna magica обрели к XVIII веку, самым известным создателем гравюр для этого аппарата в Голландии можно назвать Хендрика Схеюрлейра (Hendrik Scheurleer (1734 — 1768), жившего в Гааге и создавшего серию гравюр – пейзажей этого города и окрестностей. Вот вам почти прообраз киноаппарата. До движущихся картинок осталось совсем немного времени…
Кадры для «Волшебного фонаря»
Гравюра Хендрика Схеюрлейра, вид Гааги 1759 года
волшебный фонарь
1] Анаморфоз — оптическое явление, вследствие которого происходит искажение изображения; например, отношение высота-длина не совпадает с видимой реальностью. Это деформированное изображение, вытянутое в высоту, в длину или в глубину, составляет нечто вроде оптического ребуса, разгадать который можно, если смотреть с определенной точки зрения, корректирующей изображение, или с помощью цилиндрического или конического зеркала, которое размещено перпендикулярно изображению.
[2] Волшебный фонарь — проекционный аппарат и состоит из деревянного или металлического корпуса с отверстием и/или объективом, в корпусе размещён источник света: в XVII в. — свеча или лампада, позднее — электрическая лампа. Изображения, нанесенные на пластины из стекла в металлическом, деревянном или картонном обрамлении, проецируются через оптическую систему и отверстие в лицевой части аппарата. Источник света усилен с помощью рефлектора. Часто снабжён кожухом для обеспечения циркуляции воздуха. Оптический принцип laterna magica является обратным принципу камеры-обскуры.
Семейство художников Брейгелей, пожалуй, сравнимо по степени наследования и распространения таланта с семейством музыкантов Бахов. Так же как сыновья Иоганна Себастьяна продолжали писать интересную музыку, обретя творческую индивидуальность, так и наследники Питера Брейгеля Старшего стали мастерами живописи со своим узнаваемым стилем. Впрочем, такое наследование творческой специальности на территории Германии-Нидерландов было совершенно не редким для XVI — XVII веков. О семейно-творческой преемственности кое-что написано на страницах этого блога. Но, давайте обратимся к творчеству второго сына Питера Брейгеля — Яну (Брюссель 1568 — Антверпен 1625), получившему прозвища «Цветочный» и «Бархатный». Очевидно, такие эпитеты художник заслужил благодаря своему таланту в изображении цветов и особой мягкой живописной технике.
Ян Брейгель Старший родился в Брюсселе. Получив основные навыки художественного мастерства в своей стране, он отправился в Италию, где прожил несколько лет, посетив Неаполь, Рим и Милан. Вернувшись на родину, во Фландрию, Ян вступил в гильдию св. Луки города Антверпена, и в дальнейшем занял там должность декана. В 1604 году художник посетил Прагу, где располагался двор знаменитого императора Священной Римской Империи Рудольфа II. Позднее художник работал при брюссельском дворе наместников испанских Нидерландов Альбрехта и Изабеллы.
Порт в Венеции, 1600, Вустерский музей искусств
Итальянский покровитель В Италии Брейгель заводит знакомство с кардиналом Федерико Борромео, большим поклонником и ценителем искусства. Борромео по достоинству оценил талант молодого художника и стал ему покровительствовать. Для кардинала было написано несколько превосходных пейзажных сюит, выполненных в технике масляной живописи на меди. Именно эта техника позволяла передать мельчайшие подробности природного мира: цветы и травы, облака, оперение птиц, прожилки листвы, фактуру земли. В этих пейзажах Брейгель изображает фигуры отшельников и ангелов, обращается к знаменитым библейским сюжетам. Эта коллекция картин кардинала Борромео уже в 1618 году была передана в основанную им Пинакотеку и Библиотеку Амброзиана Милана. К итальянскому периоду относят и пейзажи с римскими развалинами. Вместе со своим другом художником Паулем Брилем Ян Брейгель изучал особую выразительность итальянских пейзажей.
Ян Брейгель Старший (Бархатный). Лесной пейзаж, около 1593. Медь, масло, 25х36 см. Музей истории искусств, Вена.
Парнас искусств Наверное, каждого европейского художника начала XVII века притягивал и манил пражский двор эксцентричного императора Габсбурга. И слава этого места была понятна. Правитель Рудольф II был самым крупным коллекционером того времени. В свой пражский двор он пригласил знаменитых философов, учёных и художников. Прага времен правления Рудольфа II получила название «Парнас искусств».
Букет в керамической вазе, 1599-1607, дерево, масло, 51 x 40 см. Художественно-исторический музей Вены
Букет, 1607, 98 x 73 см, дерево, масло. Художественно-исторический музей Вены
Коллекция Рудольфа отражала, прежде всего, его личные вкусы и интересы: увлеченность усложненными, изощренными формами предметов, необычностью композиций, виртуозностью. Большинство работ итальянского художника Джузеппе Арчимбольдо находилось в кунсткамере Рудольфа II и представляло собой причудливый мир цветочных портретов. Очевидно, что эти работы оставили сильное впечатление на творчество Яна Брейгеля. В то же время в пражском дворе работал нидерландский художник Рулант Саверей, создававший цветочные натюрморты и пейзажи. По выбору сюжетов творчество Яна Брейгеля перекликается с картинами Саверея. Но брейгелевские букеты гораздо более роскошные, по-фламандски изобильные, радостные, яркие. Цветочные букеты, а также гирлянды, обрамлявшие лики Христа, Девы Марии и святых, станут самыми востребованными сюжетами в творчестве Яна Брейгеля.
Питер Рубенс и Ян Брейгель Старший. Мадонна в цветочной гирлянде, около 1620. дерево, масло, 185х209,8 см. Старая пинакотека, Мюнхен.
Рай земной, 45Х65 см, масло на меди. 1621 Лувр. Париж
Наместники испанских Нидерландов в Антверпене После отречения от императорской власти в пользу своего брата Маттиаса, Рудольф отошел от государственных дел. Единство его коллекции было разрушено: большая её часть — направлена в Вену, ко двору Маттиаса, другая же часть была передана в Испанские Нидерланды, эрцгерцогу Альбрехту, который вместе со своей женой Изабеллой покровительствовал художникам. В частности, мастерская Питера Пауля Рубенса и Яна Брейгеля находилась под их непосредственной опекой.
Альбрехт и Елизавета перед замком Мариемонт, 1611. Старая пинакотека в Мюнхене
Наместники Альбрехт и Елизавета посещают кабинет коллекционера 1621-23, Художественный музей Уолтерс
Серия картин «Пять чувств» коллективной работы фламандских художников Яна Брейгеля Старшего и Питера Пауля Рубенса, созданные в качестве подарков штатгальтеру Альбрехту Австрийскому и его жене Изабелле, отражает интересы и вкусы эпохи и страны. Аллегорическая сюита «Пять чувств» состоит из пяти деревянных панелей, 65х100 см, которые объединены сюжетом: каждое чувство аллегорически изображено в виде женского обобщённого образа в окружении фантастического интерьера и не менее фантастической коллекции предметов. Среди античных бюстов, представленных в аллегории зрения, наиболее знамениты и узнаваемы изображения Марка Аврелия, Нерона, Августа, Александра Великого. Ян Брейгель Старший в одном из писем другу писал:
«Если обратиться к картинам из серии “Пять чувств” — я работал над ними с удовольствием, изображая предметы с натуры детально, казалось, что у меня появилась возможность изобразить буквально все, что существует под солнцем»[1].
Серия картин «Пять чувств» состоит из пяти деревянных панелей, 65х100 см, 1617, музей Прадо
Таким образом, эти картины стали своеобразной описью, подробным списком реально существующей коллекции, дополненной фантастическими деталями интерьера и прекрасными букетами.
[1] Woollett А. Rubens and Brueghel: A Working Friendship, 2006, p. 98. (Цит. по Denuce J. Brieven en documenten betreffend Jan Brueghel I en II. Bronnen voor de geschiedenis van de Brueghellaamse Kunst 3 (Antwerp and The Haague), с. 71 https://alexspet.livejournal.com/141338.html https://ru.wikipedia.org/wiki/Брейгель,Ян(Старший) https://gallerix.ru/storeroom/1253397642/ https://renew23.livejournal.com/11470.html https://www.wga.hu/frames-e.html?/bio/b/bruegel/jan_e/biograph.html
Без сомненья, Любой из нас бывает удручен, Когда в желудке чувствует стесненье, Пожалуй, это самый худший час Из всех, какими сутки мучат нас! Вольтер не соглашается со мною: Он заявляет, что его Кандид, Покушав, примиряется с судьбою И на людей по-новому глядит. Но кто не пьян и не рожден свиньею — Того пищеваренье тяготит, В том крови учащенное биенье Рождает боль, тревогу и сомненья.
Питер Артсен. В лавке мясника и сцена бегства в Египет, 1551
Иоахим Бейкелар. Сцена на кухне, 1569
Лорд Гордон Байрон в своей поэме «Дон Жуан» (1818-1823), размышляя о процессе принятия пищи, выходит на совершенно неожиданные выводы: человеческая плоть, насыщаясь, спасает себя, но одновременно, ускоряет жизнь, метаболизм, а значит приближает смерть.
Он заявляет, что его Кандид, Покушав, примиряется с судьбою И на людей по-новому глядит. Но кто не пьян и не рожден свиньею — Того пищеваренье тяготит, В том крови учащенное биенье Рождает боль, тревогу и сомненья.
В этом смысле, антитезой может служить образ постящегося аскета, смиряющего своё тело и побеждающего бренность бытия. Нидерландские художники XVI века Питер Артсен (Pieter Aertsen, 1508-1575) и его племянник Иоахим Бейкелар (Joachim Beuckelaer, 1530 — 1573/74) предвосхищают и живописно обобщают тему еды, опасности, страданий и в конечном итоге — смерти. Свои кухонные натюрморты и натуралистические подробности сцен в мясных лавках они рифмуют не только со стихией земли, но и с евангельскими событиями, одновременно происходящими в этой же композиции. В картине XVI века разветвляется жанровая и тематическая дифференциация голландских натюрмортов века грядущего, пророча приятные домашние «Завтраки«, трофейные натюрморты с битой дичью, философские «Vanitas» или уж совсем экзотические-анатомические. Ну, а пока живописная мысль выражается сложным синтаксисом многоплановости и глубины.
«Поедание, пожирание в церковной традиции осмысляется как зловещий символ распад, нравственной погибели. Сами адские муки в позднесредневековой литературе и соответствующей иконографии — с натуралистическими сценами вываривания грешников в котле, мясницким разделыванием их на части, поджариванием на вертеле, — обретают в XIV — XV веках отчетливо кулинарный характер (знаменательно, что именно поварам и содержателям постоялых дворов и харчевен поручалось постановка адских сцен в мистериях, при подготовке которых каждая из городских гильдий имела свою специализацию)».
(Соколов М.Н.)
Питер Клас, Рулоф Кутс. Натюрморт 1640-е
И правильно сказал Филиппов сын, Великий Александр, что акт питанья, Над коим человек не господин, В нас укрепляет смертности сознанье. Духовностью гордиться нет причин, Когда рождают радость и страданье Какой — то суп, говядины кусок — Желудочный в конечном счёте сок!
«Дон Жуан», пер. Т. Гнедич, песнь V
P.S. Если учесть, где и в каких условиях Татьяна Гнедич переводила «Дона Жуана», то обозначенная мысль о еде, страданиях, жизни и смерти обретает дополнительное измерение, созданное историческими монстрами XX века…
