Спящая царевна говорит. Или о русском стиле, веретене и обрядах перехода

У лукоморья дуб зеленый;
Златая цепь на дубе том:
И днем и ночью кот ученый
Всё ходит по цепи кругом;
Идет направо — песнь заводит,
Налево — сказку говорит.

На днях я была в Мариинском театре, на опере М.И. Глинки «Руслан и Людмила». По изящному, даже рафинированному бельканто — волне себе итальянская опера, но костюмы и декорации воссозданы те самые: Александра Головина и Константина Коровина постановки 1904 года — русские и сказочные одновременно.

Яркие, расшитые золотом, клюквенно-красные, лазорево-синие, травянисто-зеленые, с жемчугами и драгоценными камнями, тяжелой парчой и невесомым шёлком — краски этой сценической картины напомнили мне живопись самого сказочного русского художника — Виктора Васнецова (1848 -1926), жившего на рубеже XIX-XX веков, в период возрождения интереса к древней Руси,  поиска того самого, искомого, «нашего-родного».

Одна из моих любимых картин-иллюстраций Васнецова — это «Спящая царевна».

Спящая царевна, холст, масло, 1921

Ох, сколько же было потрачено моих часов детства, чтоб разглядеть все подробности этой картины! Царевна-красавица спит беспробудным сном, но картина эта неспешно, по-былинному нараспев повествует.

Художник изображает красивый деревянный дворец, окруженный страшным дремучим лесом — неизведанным, опасным, тёмным-холодным-сырым, как начало мироздания. А если приглядеться, то справа можно увидеть палку с намотанным чёрным плащом и черепом козла… А там в глубине, может, и дракон-змей, и упаси Боже — Баба-Яга! Страшно!…

Добрыня Никитич и змей. 1918 год

Баба-Яга, 1917 года… рождения!

Во дворце, несмотря на печальную застылость, уютно и тепло. Царевна, все её слуги, придворные, музыканты, и даже звери погружены в глубокий сон. В этом изображении соединилось сразу два сюжета: «Спящая царевна» В.А. Жуковского и «Спящая красавица» Ш. Перро. Но Васнецов наделяет сказку русскими мотивами, делая её, нашей, народной. Какими дивными узорами покрыт роскошный, парчовый сарафан царевны, костюмы её подруг, скоморохов. Орнамент вьётся и по деревянным стенам, и по резным колонкам, и по ножкам своеобразного ложа, на котором царевна сидела, а потом и заснула, уколовшись веретеном.

На шестнадцатом году
Повстречаешь ты беду;
В этом возрасте своем
Руку ты веретеном
Оцарапаешь, мой свет,
И умрешь во цвете лет!

Кстати, о веретене. Прядение — рукоделие совершенно забытое, ненужное в современном фабричном мире. Взяв как-то в руки русское веретено (то, самое, что изящно упало рядом с маками и парчовой туфелькой царевны), я долго не могла понять, обо что там можно было уколоться! Оказывается, веретено запускали на полу, как юлу, оно кружилось, наматывая нить, и постепенно отёсывалось, образуя острый кончик. Веретено долго не служило, стачиваясь за несколько месяцев, как обычный деревянный карандаш.

Царевн у Васнецова довольно много, вот и буйный танец царевны-Лягушки, или бесконечное одиночество и потерянность царевны-Несмеяны, которой свет не мил. Но все они погружены в теремной интерьер, подробности которого очень интересны.

Царевна-лягушка

Царевна-несмеяна

Но вернёмся к спящей царевне. Фасады терема напоминают дворец Алексея Михайловича в Коломне, построенный в XVII веке: разноцветие, отсутствие симметрии, а отсюда и живописность, «чешуя» кровли, кокошнико-образное перекрытие крыш. Это не придуманный древнерусский мир «Владимира и Рогнеды» (1770 год) академического А. Лосенко и не идеальные крестьянки Венецианова начала XIX века. Васнецов опирается на подлинную иконографию русского быта и мировоззрения. На древне-пузатых, почти что кносских алых колонах мы видим странные капители: лики царевны и царевича — намёк на прерванную свадьбу.

Интересно, что мотив прерывания свадьбы или помолвки встречается довольно часто в русских сказках: уже упомянутый сюжет «Руслана и Людмилы», «Царская невеста» (и опера Римского-Корсакова и драма Льва Мея), «Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях», ну и «Спящая красавица». Свадьба — обряд перехода в иное качество, когда человек становится беззащитным перед чарами злых духов, колдунов, всякой нечисти, желающей поживиться силами молодых душ. Наверное, поэтому  в русском традиционном обществе было столько специальных заговоров, сложных ритуалов, защищающих амулетов для предотвращения такого вот поворота к вечному сну, к смерти то есть.

Неспроста я углубляюсь во все эти подробности русской традиционной культуры, рассказывая о Васнецове и его «Спящей царевне», ведь рефлексия художников и музыкантов рубежа веков, ищущих русские подлинные мотивы (А.П. Рябушкин, В.Г. Шварц, К. Коровин, А. Головин, К. Тон, Ропет, М. Мусоргский, А. Бородин) привела их к древнерусской истории, былинам, сказкам и легендам. Но кроме того, и к языческому восприятию мира, где так и не прижилось рациональное христианство, а напрочь слилось оно с верой в водяных, кикимор, домовых, с верой в сглаз и порчу, с приворотным зельем, в оберегами от злых духов и сбывающимися предсказаниями…

Если А.С. Пушкин — создатель энциклопедии русской жизни, в некотором роде, автор нашего детства, где с младенческих времён через сказки мы узнаём о прекрасном и безобразном, о любви и разлуке, о подвигах и славе, о жизни и смерти, то Васнецов — без сомнения, сумел сформулировать зрительные образы русских сказок, сделав их запоминающимися и понятными. Его «Витязь на распутье», «Три богатыря», «Алёнушка» — своеобразный импринтинг русскости и визуальный символ национального определения.

Ну, а если взглянуть немного шире. Насколько культурно-исторические поиски «русского стиля» начала XX века перекликаются с тем, что происходит в Европе? Вполне! Давайте обратимся к прекрасным картинами английских прерафаэлитов, которые взяли курс на иллюстрацию сказок и артуровского цикла. Джон Кольер в 1921 году пишет свою незабываемую «Спящую красавицу». Но, согласитесь, это уже совсем другая история, и эта картина тоже весьма многословна!

Джон Кольер. Спящая красавица. 1921
Холст, масло. 111,7 × 142,2
__________________________________________

https://www.mariinsky.ru/playbill/playbill/2012/10/27/1_1800

Королева С. Виктор Михайлович Васнецов (1848-1926), том 30 «Комсомольская правда», М.: 2010