Абрахам Брейгель — мастер роскошных натюрмортов

В истории искусства мы знаем множество примеров наследуемого таланта, когда отец, сыновья, племянники и зятья работали в одной мастерской. Особенно часто это можно встретить в голландской живописи. Наиболее известный пример — это семейство Босхартов.
Впрочем, и Брейгели не отстают в популярности. Питер Брейгель Старший (Мужицкий) — живописец, рисовальщик и гравер — оставил талантливых сыновей, которые достигли славы. Но не только сыновья проявили способности к живописи, Абрахам Брейгель (BRUEGHEL, Abraham, 1631-1697) — внук Питера Брейгеля Старшего — тоже был известным художником. В возрасте 18 лет Абрахам уехал в Италию, где и работал при дворе сицилийского аристократа и политического деятеля Антонио Руффо. Позже Абрахам жил и работал в Риме вместе со своей семьей. Абрахам Брейгель специализировался на жанре натюрморта, иногда сотрудничал с другими римскими живописцами при создании аллегорий и мифологических сцен.

Паника в живописи: занятно, красиво, ужасно

Живопись, будучи искусством в большей степени повествовательным, нечасто выбирает темы эмоций. Пожалуй, «Крик» Э. Мунка и стал такой хрестоматийной цитатой именно из-за выведения эмоций страха/ужаса/отчаяния на первый план, без дополнительных сюжетов. Экспрессионисты XX века в этом ключе много экспериментировали, формулируя живописную рефлексию на болезненные и жестокие войны. Конечно, эмоциональный посыл в картине непременно присутствует, иначе сложно причислить её к искусству. Но выйти за пределы рассказа, сюжета, созерцания вещественности мира или красочной выразительности как таковой — всё это живописи удаётся нечасто. Для проживания такого опыта лучше всего обратиться к музыке, или к кино.

Сегодня многие говорят о коллективной панике. О неадекватной, коллективной реакции людей на события, ломающие их повседневный уклад. Лично для человека перемены всегда несут страх, будь то переезд, смена работы, рождение детей. События могут быть радостными, но переворачивающими всё вверх дном, а оттого душевное смятение, будто скорый поезд, уносят нас в круговорот ночных кошмаров, суеты, тревоги. Что же говорить, когда мир настолько сильно изменился, как сейчас? И убежать нам некуда. Наверное, все понимают контраст опасности и смертности в сравнении даже с «испанкой», напавшей на Европу примерно 100 лет назад. Если сравнивать с эпидемией холеры, оспы, чумы, то контраст просто несравнимый. Можно сказать, что у нас сейчас всё хорошо! Но дело тут не в масштабах, а в страхе смерти, который столь явно обнажился перед нами в последние месяцы. Коллективный страх перемен, переворота, нарушения порядка, ломки устоев, а значит смерти — на эту тему художники высказывались, хотя и нечасто.

Например, Питер Брейгель Старший, нидерландский мастер, живший в середине XVI века, изобразил многофигурную аллегорию «Безумная Грета». Тут и отголоски босхианских образов ада, и обращение к народному фольклору, и личный отклик на события казней, восстаний и жестокостей испанского герцога Альбы. Старуха Грета в преданиях нидерландского фольклора — воплощение алчности и безумия. Пылающая фантасмагория, которую создаёт Брейгель, соединяет в своих образах реальность (тюрьму, драки, нашествие войска, пожар) и фантастических существ из дурных снов или апокалиптических видений. Суета, нарушения правил и законов не только человеческого, но и шире — физического мира, приводит к разрушению. В центре этих трагических событий вооруженная до зубов Грета запаслась снедью и домашней утварью — безумная паника гонит её сквозь все преграды. Образ абсурдный и совершенно нелепый, но какой-то мультяшный, забавный. Вряд ли мы будем сопереживать этим маленьким человечкам, скорее — с интересом рассматривать их метаморфозы.

Картина, которая обращается к теме коллективной паники, написана в 1819 году французским художником-романтиком Теодором Жерико. История, рассказанная Жерико, основывается на реальных событиях: в июле 1816 года фрегат «Медуза» потерпел крушение, часть команды и пассажиров покинули корабль, севший на мель, и отправились спасаться на плоту. Дальнейшие события, произошедшие на плоту, спровоцированные паникой, голодом и ужасом приближающейся смерти, потрясли даже бывалых и всё на своём веку видавших моряков: убийства, самоубийства и даже каннибализм. Как тут не вспомнить поэму Байрона, где подобный эпизод также был описан:

Семь дней без ветра солнце пожирало Бессильные недвижные тела,
Простертые как трупы.
Даль пылала:
В ней даже тень прохлады умерла.
Ни пищи, ни воды уже не стало,
И молчаливо, медленно росла
Предвестием неотвратимых бедствий
В их волчьих взорах мысль о людоедстве.

Джордж Гордон Байрон. «Дон Жуан», 1819 (перевод Т. Гнедич)

Жерико создаёт безжалостную в своём натурализме композицию физического страдания, боли и смерти. Мы видим обстановку затишья, война и страшные битвы за провиант закончились. И вот уже виден порыв надежды тех, кто заметил на горизонте землю, и рядом — глубокая скорбь, того, кто потерял близкого, и тут же — предсмертная агония умирающего и безжалостная пустота тел уже умерших, в беспорядке разбросанных на плоту. Последствия паники, голода, обезумевшей животной жестокости переданы Жерико настолько мастерски, что эту картину не сразу приняли и поняли во французском Салоне. Она оказалась слишком честной для общества того времени. Впрочем, бОльшую поддержку художник получил в Англии, а в дальнейшем эта картина оказала невероятно сильное влияние на культурный контекст следующих эпох. А как вам? Долго ли сможете продержаться рядом с этой картиной?

В русском искусстве тоже есть монументальное полотно, отражающее ситуацию катастрофы и страха. Пожалуй, это самая красивая паника в живописи, которую когда-либо создавали. Александр Брюллов в своей картине «Последний день Помпеи» также обращается к реальным событиям, которые произошли в Помпеях во время катастрофического извержения Везувия, в 79 году н.э. Будучи выпускником Академии Художеств, получившим возможность стажироваться в Италии, жить и работать в Риме, Брюллов впитывает классическую красоту античности и талантливо осмысляет её в своей живописи.

В Италии эта картина имела оглушительный успех, в парижском Салоне 1834 года художник получает признание и большую золотую медаль. И, наконец, успех в России тоже не заставил себя ждать: похвала императора, Пушкина, Гоголя… Всем нравилось смотреть на картину, где смерть изображена столь прекрасной, где жесты людей исполнены грации, где молодая женская кожа светится, словно атлас, где складки туник ниспадают в единственно правильном, гармоничном движении, где страх и трепет облагораживает и вдохновляет людей, где даже паника всем к лицу! А кроме того, произошедшее событие, пусть и невероятно трагическое, всё же было давно и его отголоски уже никак не отражаются на жизни нашей современности: смерть тут — далекая, но такая волнительная.

И, наконец, последняя картина, к которой мы обратимся, это «Герника» П. Пикассо, написанная в 1937 году по заказу правительства Испанской Республики для испанского павильона на Всемирной выставке в Париже.
XX век отличился небывалой жестокостью и массовостью в деле уничтожения людей. По сравнению с тем, как мы научились друг друга убивать — быстро, обширно и без осечек, все тяготы прошлого, будь то чума или оспа — не сравнятся с нашими возможностями и умениями в этом деле. Во время Гражданской войны в Испании на Гернику, этот город страны басков, был совершён налёт. За три часа было сброшено несколько тысяч бомб; в результате город был уничтожен, около двух тысяч жителей оказались под завалами. После налёта Герника горела ещё трое суток.

Какими выразительными средствами мог бы Пикассо передать это событие? Натурализм Жерико? Но тут и целой панорамы не хватит. Может, красивая и благородная смерть в духе Брюллова? Нет, скорее уж тут уместны панические безумия Босха, аллегории и мистерии Брейгеля. Пикассо выбрал свой язык. Он безжалостно ломает форму, нарушает все законы реалистической живописи и выходит на удивительно точный образ обобщения: животная тупость и безразличие соседствует с гневом, страданием, болью, паническим ужасом. Герника почти лишена цвета и света. Её выразительность заключена лишь в острых, сломленных и сломанных формах, напоминающих людей и зверей. Многие современники критиковали Пикассо за то, что он создал обличительный манифест политики Франко. Не без этого. Но всё же «Герника» в своих монументальных размерах, в передаче живых, почти физически ощутимых чувствах боли и страха, прежде всего, обобщает эмоциональный опыт людей XX века.

Эмоции в живописи, особенно такие сильные и разрушительные, как паника, страх, передать художнику трудно но, может, ещё труднее — воспринять зрителю. Уж очень это неприятно, не хочется погружаться в тонны вроде бы чужих страданий, переживать глубоко и ярко то, что не греет душу, не радует и не развлекает. Для чего ж тогда вообще об этом писать картины? Помнится, я однажды крепко поссорилась с одним другом, обсуждая эту тему. На мой взгляд, прекрасное и безобразное, жизнь и смерть всегда идут рядом, и лишаясь одного, мы перестаём чувствовать другое. Но, как говорится, выбирать вам, зритель!

Пляшущие человечки

Помните, у Артура Конан Дойля был такой рассказ о Шерлоке Холмсе «Пляшущие человечки»? Так именно эта фраза всплыла у меня в памяти, когда я увидела картины Лоуренса Стивена Лаури (Laurence Stephen Lowry), английского художника первой половины XX века. И следом мой искусствоведческий опыт выдал цепочку ассоциаций: ну совсем как у Брейгеля! Маленькие, смешные, немного неуклюжие человечки, а художник смотрит на них сверху, будто он так и не стал одним из них, а остался ангелом, летающим в небесах и смотрящим на бренную городскую жизнь.
Некоторые композиции Питера Брейгеля Старшего, нидерландского художника, жившего почти на 400 лет раньше Лаури, на первый взгляд будто бы построены весьма похожим образом: тот же ракурс сверху и панорамы просторов. Люди гуляют, заботятся о детях, катаются на велосипедах, играют в спортивные игры, куда-то спешат по своим делам или на работу.

Но как интересно устроена память человека. Сравнив эти композиции в иллюстративной подборке, я отчетливо увидела, как же мало городского в картинах Брейгеля, какое там всё деревенское, наполненное природной стихией. Будто, скинув маскарадную одежду с серьёзными сюжетами из жизни Спасителя, пейзаж Брейгеля представал пантеистичным: люди не побеждают природу — она по-матерински вмещает их. Гармония.

Иное впечатление от пейзажей Лаури. Это история про людей и город. Вместо деревьев — трубы заводов, фонари или шпили церквей. Хотя уютные треугольные фронтоны крыш ещё довольно часто встречаются, но многоэтажки уже чувствуют себя тут как дома. В пейзажах Лаури нет сезонности, это среднее время года, почти театральные подмостки, где разыгрывается пьеса урбанистики. К началу XX века людям удалось подчинить себе природу, сделав своей средой обитания не стихию, данную изначально, а рукотворный удобный и предсказуемый мир. Интересно, что к некоторым картинам Лаури под неким общим называнием «Улица Сэлфорда» можно добавить «Перепись населения в Вифлееме», «Бегство в Египет», «Падение Икара».
Шучу, конечно, но лишь слегка. Смотрите, в толпе Лаури можно разглядеть странных людей: тех самых, пляшущих, размахивающих руками — в общем, человечков, вдруг, выбивающихся из ровного ритма жизни толпы.

В целом, эти два художника, жившие в разное время и в разных парадигмах мышления, говорят об одном и том же — о повседневной суете человеческой общественной жизни. И о каких-то чудесах, которые случаются каждый день, но их не видно. Брейгель ещё подсказывает, а Лаури уже перестал.


Ян Брейгель Старший и его меценаты

Семейство художников Брейгелей, пожалуй, сравнимо по степени наследования и распространения таланта с семейством музыкантов Бахов. Так же как сыновья Иоганна Себастьяна продолжали писать интересную музыку, обретя творческую индивидуальность, так и наследники Питера Брейгеля Старшего стали мастерами живописи со своим узнаваемым стилем. Впрочем, такое наследование творческой специальности на территории Германии-Нидерландов было совершенно не редким для XVI — XVII веков. О семейно-творческой преемственности кое-что написано на страницах этого блога.
Но, давайте обратимся к творчеству второго сына Питера Брейгеля — Яну (Брюссель 1568 — Антверпен 1625), получившему прозвища «Цветочный» и «Бархатный». Очевидно, такие эпитеты художник заслужил благодаря своему таланту в изображении цветов и особой мягкой живописной технике.

Ян Брейгель Старший родился в Брюсселе. Получив основные навыки художественного мастерства в своей стране, он отправился в Италию, где прожил несколько лет, посетив Неаполь, Рим и Милан. Вернувшись на родину, во Фландрию, Ян вступил в гильдию св. Луки города Антверпена, и в дальнейшем занял там должность декана. В 1604 году художник посетил Прагу, где располагался двор знаменитого императора Священной Римской Империи Рудольфа II. Позднее художник работал при брюссельском дворе наместников испанских Нидерландов Альбрехта и Изабеллы.

Итальянский покровитель
В Италии Брейгель заводит знакомство с кардиналом Федерико Борромео, большим поклонником и ценителем искусства. Борромео по достоинству оценил талант молодого художника и стал ему покровительствовать. Для кардинала было написано несколько превосходных пейзажных сюит, выполненных в технике масляной живописи на меди. Именно эта техника позволяла передать мельчайшие подробности природного мира: цветы и травы, облака, оперение птиц, прожилки листвы, фактуру земли. В этих пейзажах Брейгель изображает фигуры отшельников и ангелов, обращается к знаменитым библейским сюжетам. Эта коллекция картин кардинала Борромео уже в 1618 году была передана в основанную им Пинакотеку и Библиотеку Амброзиана Милана.
К итальянскому периоду относят и пейзажи с римскими развалинами. Вместе со своим другом художником Паулем Брилем Ян Брейгель изучал особую выразительность итальянских пейзажей.


Парнас искусств
Наверное, каждого европейского художника начала XVII века притягивал и манил пражский двор эксцентричного императора Габсбурга. И слава этого места была понятна. Правитель Рудольф II был самым крупным коллекционером того времени. В свой пражский двор он пригласил знаменитых философов, учёных и художников. Прага времен правления Рудольфа II получила название «Парнас искусств».  

Коллекция Рудольфа отражала, прежде всего, его личные вкусы и интересы: увлеченность усложненными, изощренными формами предметов, необычностью композиций, виртуозностью.
Большинство работ итальянского художника Джузеппе Арчимбольдо находилось в кунсткамере Рудольфа II и представляло собой причудливый мир цветочных портретов. Очевидно, что эти работы оставили сильное впечатление на творчество Яна Брейгеля. В то же время в пражском дворе работал нидерландский художник Рулант Саверей, создававший цветочные натюрморты и пейзажи. По выбору сюжетов творчество Яна Брейгеля перекликается с картинами Саверея. Но брейгелевские букеты гораздо более роскошные, по-фламандски изобильные, радостные, яркие. Цветочные букеты, а также гирлянды, обрамлявшие лики Христа, Девы Марии и святых, станут самыми востребованными сюжетами в творчестве Яна Брейгеля.


Наместники испанских Нидерландов в Антверпене
После отречения от императорской власти в пользу своего брата Маттиаса, Рудольф отошел от государственных дел. Единство его коллекции было разрушено: большая её часть — направлена в Вену, ко двору Маттиаса, другая же часть была передана в Испанские Нидерланды, эрцгерцогу Альбрехту, который вместе со своей женой Изабеллой покровительствовал художникам. В частности, мастерская Питера Пауля Рубенса и Яна Брейгеля находилась под их непосредственной опекой.

Серия картин «Пять чувств» коллективной работы фламандских художников Яна Брейгеля Старшего и Питера Пауля Рубенса, созданные в качестве подарков штатгальтеру Альбрехту Австрийскому и его жене Изабелле, отражает интересы и вкусы эпохи и страны. Аллегорическая сюита «Пять чувств» состоит из пяти деревянных панелей, 65х100 см, которые объединены сюжетом: каждое чувство аллегорически изображено в виде женского обобщённого образа в окружении фантастического интерьера и не менее фантастической коллекции предметов. Среди античных бюстов, представленных в аллегории зрения, наиболее знамениты и узнаваемы изображения Марка Аврелия, Нерона, Августа, Александра Великого. Ян Брейгель Старший в одном из писем другу писал:

«Если обратиться к картинам из серии “Пять чувств” — я работал над ними с удовольствием, изображая предметы с натуры детально, казалось, что у меня появилась возможность изобразить буквально все, что существует под солнцем»[1]

Таким образом, эти картины стали своеобразной описью, подробным списком реально существующей коллекции, дополненной фантастическими деталями интерьера и прекрасными букетами.


[1] Woollett А. Rubens and Brueghel: A Working Friendship, 2006, p. 98. (Цит. по Denuce J. Brieven en documenten betreffend Jan Brueghel I en II. Bronnen voor de geschiedenis van de Brueghellaamse Kunst 3 (Antwerp and The Haague), с. 71
https://alexspet.livejournal.com/141338.html
https://ru.wikipedia.org/wiki/Брейгель,Ян(Старший)
https://gallerix.ru/storeroom/1253397642/
https://renew23.livejournal.com/11470.html
https://www.wga.hu/frames-e.html?/bio/b/bruegel/jan_e/biograph.html