Рубрика: Русский натюрморт

«Простое подражание легко воспринимающимся объектам –
возьмем хотя бы цветы и фрукты – уже может быть доведено
до высшей степени совершенства.
Мастер станет еще значительнее и ярче,
если помимо своего таланта,
будет еще и образованным ботаником».

Этими словами И.В. Гете можно предварить рассказ о русском художнике первой половины XIX века – Федоре Петровиче Толстом (1783—1873). Говорить об этом художнике можно долго, потому что на примере его творчества мы можем затронуть такие темы как иллюзорность и натурализм в живописи, тонкость рисовальной техники, формирование и развитие ботанического натюрморта в России и в Европе, возрождение медальерного дела и т.д.
Готовившийся к военной карьере, Толстой окончил Морской корпус и служил во флоте. Но вскоре он уходит в отставку — интерес к искусству и отличные способности привели его в Академию Художеств. Здесь он пользовался советами Ореста Кипренского, учился у скульптора Ивана Прокофьева. Толстой становится известнейшим российским медальером: он создал серию из 21 медали-медальона, посвященную войне 1812 года. Но в истории живописи он остался знаменитым автором рисунков-натюрмортов – «Ягоды красной и белой смородины», «Букет цветов, бабочка и птичка», и др.
С детства Федор Петрович был окружен особой атмосферой любительского искусства, дочь художника, М. Ф. Каменская вспоминала: «Его мать изводила иголкой и шелком по полотну такие пейзажи и цветы, что им дивиться надо». Именно цветы и фрукты считались наиболее легкой и приятной темой для рисования. На рубеже XVIII-XIX веков стали выходить руководства типа «Правила о рисовании цветов и фруктов к пользе и удовольствию прекрасного пола» — наподобие сегодняшних женских журналов по рукоделию. И здесь искусство дилетантское пересекалось с академическим, так как основным сюжетом натюрморта Академии Художеств еще с XVIII века считался «живопись цветов и плодов с насекомыми».
Изображения цветов фруктов в творчестве Толстого настолько притягательны в своем мастерстве, в своем натурализме, что они стали наиболее известными его рисунками. Хотя сам художник говорил, что занимался ими в свободное от работы время и серьезными работами не считал. Но тут он немного лукавил: если отвлечься от эстетической ценности работ, то, например, натюрморт «Ягоды красной и белой смородины» приносил и ощутимый доход семье художника – по воспоминаниям дочери Федора Петровича: «Целая семья питалась одной смородиной». Та же «смородина» принесла художнику и почет – рисунок был преподнесен в подарок императрице Елизавете Алексеевне, супруге Александра I.
По сути, натюрморт «Смородина» — это иллюзионистическая обманка, точное копирование натуры, если вернуться к мысли Гете – ботаническая зарисовка, но между тем, эта работа вызывает у зрителя чувства – нежности, любования, понимания хрупкости и красоты природы, те, о которых сам художник говорил так: «Каким рисунком выскажу я эту чистую радость, это светлое удовольствие, которыми наполняется моя душа и сердце в минуты, когда отбросив все заботы, беспечно любуюсь я прелестью природы…». Почитав подобные размышления Толстого, изложенные в письмах и воспоминаниях, начинаешь понимать, что его «Смородина» — это больше, нежели игра с натурой или точное копирование, это субъективное видение, особое мироощущение, попытка запечатлеть тленную и вечную красоту природы. Это своеобразное «спасибо» Создателю, выраженное на тонком альбомном листе …

Зинаида Серебрякова — удивительно талантливый художник, чье творчество мне было всегда близко и понятно. Она сочетала в себе талант мастера монументальной живописи с умением изобразить уютные сцены семейного круга. Некоторые сюжеты ее работ — мир детей, кухонные натюрморты, сцены «за туалетом» формулируют, на мой взгляд, понятие счастья у домашнего очага. Несмотря на очень непростую жизнь, на испытания бедностью, войной, потерей любимого мужа, Серебрякова в своих картинах донесла мудрую формулу счастья, как говорит, моя подруга (без сомнения, очень мудрая женщина) — житейскую философию. Да, именно так — расчесываясь по утрам и глядя на себя в зеркало, можно на минутку вдруг перестать думать, строить планы на будущее, спорить с самой собой, или с воображаемым начальником, который в реальности, возможно, и не собирается с тобой спорить… Замереть на мгновение и просто посмотреть в зеркало — полюбоваться своей молодостью или зрелостью, красотой (здесь без вариантов), добротой или азартом в глазах. Вместо привычного перечисления через запятую своих потерь и неудач, не правда ли лучше порадоваться наличию свежей спаржи, щедрой клубники, изобильного хлеба на кухонном столе, а потом создать какой-нибудь кулинарный шедевр и удивить близких?.. Не могу знать точно, рассуждала ли, чувствовала ли именно так Зинаида Серебрякова, создавая свои картины, в далекие довоенные годы XX века. Но ведь художнику совершенно необязательно осознанно вкладывать смысл сверхидеи в свои работы, можно просто творить как дышать.
Представленный сегодня натюрморт со спаржей и земляникой передает интересный оптический эффект. Приглядитесь — ведь этого не может быть в реальности! Часть предметов мы видим фронтально, а часть сверху. Таким образом, создается впечатление, будто пространство разворачивается перед нами динамически, мы ощущаем движение артишоков, их перекатывающийся объем и фактуру гладкой шкурки. Горка из клубники — это оптическая иллюзия, ее вершина ведет нас не верх, а прямо — к спелым грушам с румяными бочками.
Посмотрев еще несколько натюрмортов Серебряковой, можно заметить, что подобные эксперименты с нереальной перспективой, с пространством и ракурсами не редки. Хотя сами предметы, их форма и фактура всегда изображены точно и реалистично.
Но в сущности, что такое реальность? И где критерий оценки реальности? Реальность в том, чтобы понимать красоту этого мира, наслаждаться изобилием природы, радоваться своим детям, а иногда, глянув в зеркало, просто посмотреть на свое отражение, еще раз убедившись в собственной неповторимости.

Закончилась золотая осень. Сегодня утром шел первый снег. Падая на землю, он тут же таял, это была робкая попытка природы нарисовать новое время года – не коричневое, зеленое, или золотисто-желтое, а белое. Время забвения и отдыха, время обдумывания и наблюдения — грядет философская зима. Но на календаре еще ноябрь и я хочу успеть поблагодарить любимую мной осень за богатые дары пестрых кленовых листьев, за солнце, за рябину и виноград, за арбузы и кукурузу, за щедрый урожай встреч, мыслей, открытий… А потому сегодня представляю Вам натюрморт Мартироса Сарьяна – зрелые фрукты.

Картины Сарьяна всегда удивляли меня своим сочным, ярким колоритом. Это гимн солнцу — цветы, фрукты, улицы, горы впитали его жаркую силу и даже сквозь репродукции мы ощущаем их тепло.
Мартирос Сарьян родился в 1880 году в Новой Нахичевани (теперь район Ростова-на-Дону), закончил МУЖВЗ в мастерской Серова и Коровина. Но свой собственный стиль, свой неповторимый колорит он нашел, вернувшись на родину, в Армению. Вот так он сам писал об этом открытии: «Увиденное производило огромное впечатление. Но полученные мною за годы учебы знания были бессильны отразить его, оно требовало нового языка. Новых решений… Необходимо было побороть в себе школу, серую и навязчивую, и найти свою собственную технику, не пользуясь чужой».
Сарьян много работал в жанре натюрморта. Как правило, это цветы и фрукты, иногда посуда. Несмотря на ограниченность сюжетов, все натюрморты разные – от строгих лаконичных почти геометрических форм фруктов до реалистичных изображений многообразия цветов. Вот еще одна цитата, раскрывающая отношение Сарьяна к изображаемой натуре – природе (путешествуя в горном селе на юге Армении): «Великолепны были творения величайшего художника – природы, чьей могучей рукой созданы устремления ввысь, обнаженные пестрые скалы, бирюзовая зелень и пышные цветы на покрытых кустарником и лесом горных склонах. Одна картина сменялась другой, все очаровательнее и волшебнее, словно природа устроила здесь живую выставку талантливых пейзажей… Я находился с глазу на глаз с природой, которая была мне бесконечно дорога, как родная мать и как лучший учитель».
Я специально выбрала именно этот натюрморт-пейзаж, хотя у Сарьяна довольно много натюрмортов, композиционно собранных на столе. Но, согласитесь, фрукты на фоне гор, обдуваемые горячим ветром, нагретые и напитанные солнцем – это же совершенно другое настроение! Яблоки, персики, айва, гранаты, груши — словно только что сорваны и катятся к нам, чтобы напитать и порадовать.
Дары осени бывают лишь раз в год. Насладитесь ими, запомните их, не пройдите мимо. Ведь на смену буйной осенней щедрости пришло, приходит, придет время зимнего созерцания и тишины. Но это уже совсем другой натюрморт…

P.S.  Я решила поместить эту запись в рубрику «Русский натюрморт», хотя понимаю, что Сарьян — армянский художник . Но большую часть жизни он все-таки работал в СССР, так что из всех наших рубрик подходит только эта.

Париж в ночи мне чужд и жалок,
Дороже сердцу прежний бред!
Иду домой, там грусть фиалок
И чей-то ласковый портрет.
Марина Цветаева, 1909 г.

Удивительно время конца XIX – начала XX века, подарившее России множество талантливых художников и поэтов. Можно долго перечислять имена, прославившие «Серебряный век» русской культуры, думаю, что у каждого из нас есть любимый поэт того периода или любимый художник. Хочу сегодня вспомнить о живописи Константина Алексеевича Коровина и представить Вам один из его многочисленных натюрмортов (а их у художника действительно много!)
Художники, близкие в своем творчестве к методу импрессионистов, к которым относится и Коровин, изображают вещи в контексте интерьера или пейзажа. Нужно сделать акцент на предлогах – не «на фоне», а «в». Причем, в таком натюрморте передана не столько жизнь вещей, предметная неповторимость — форма, фактура, материал — сколько жизнь пространства, воздух, свет, словом, атмосфера, в которую входит натюрморт. Вещи отражают свет, преломляют его, растворяются в нем, рождаются вновь, предметы здесь живут не своей жизнью, а жизнью пространства.
И действительно, в представленном натюрморте вещи слеплены из света и тени, цвет рождается из чудесной алхимии бликов и преломления лучей искусственного вечернего освещения. Коровин обладал необычайным колористическим даром. Александр Бенуа называл его «творцом своеобразных, очаровательных созвучий, блестящим симфонистом и в то же время чутким и тонким поэтом».
Настроение этого натюрморта может меняться в зависимости от настроения зрителя. Мы можем предположить калейдоскоп оттенков: это вечер-ожидание, вечер-воспоминание, радость, разочарование, легкая грусть, смотрящее в окно одиночество или шумная компания, а, может, и то, и другое вместе. Ведь и так бывает?..
Романтика Парижа 1912 года, затишье накануне первой мировой войны, роскошные дары осени – виноград, фиалки, гвоздики…

Этот натюрморт создан в 1918 году. Это было время испытаний для нашей страны, эпоха военного коммунизма и гражданской войны. Атмосферу того времени ярко иллюстрируют образы, созданные А. Блоком в поэме «Двенадцать», кстати, она была написана в том же 1918 году:

Черный вечер.
Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
Ветер, ветер —
На всем божьем свете!

Завивает ветер
Белый снежок.
Под снежком — ледок.
Скользко, тяжко,
Всякий ходок
Скользит — ах, бедняжка!

От здания к зданию
Протянут канат.
На канате — плакат:
«Вся власть Учредительному Собранию!»
Старушка убивается — плачет,
Никак не поймет, что значит,
На что такой плакат,
Такой огромный лоскут?
Сколько бы вышло портянок для ребят,
А всякий — раздет, разут…
Старушка, как курица,
Кой-как перемотнулась через сугроб.
— Ох, Матушка-Заступница!
— Ох, большевики загонят в гроб!

В этом натюрморте все предметы сиротливо отделены друг от друга. Еды мало, влажный, ржаной хлеб не режут, он так и лежит пайкой — чтобы не разошелся на крошки. Селедка — набившая оскомину, надоевшая до тошноты, но все же, такая необходимая для поддержания физических сил истощенного организма. У Е.Замятина в рассказе «Икс» хорошо описано это селедочное спасение: «Все от восемнадцати до пятидесяти были заняты мирным революционным делом — готовили к ужину котлеты из селедок, рагу из селедок, сладкое из селедок». Шаткий мир России вот-вот опрокинется, будто неустойчивый стол с этим нищенским натюрмортом…
Прошло всего (или не всего, а уже или ровно — выбирайте сами) 90 лет. Сейчас мы живем совсем иначе, конечно, селедку до сих пор покупаем — целиковую или в баночках под различными соусами. Еды вдоволь, товара — тьма, у некоторых из нас даже появилась болезнь — шопоголизм — продолжая тему, очень рекомендую познакомиться с интересной статьей А. Лошака «Не просыпайся». И все же, при таком изобилии, мне почему-то кажется, что настроение натюрморта «Селедка» Петрова-Водкина удивительно актуально на сегодняшний день: современный мир так зыбок, что еще чуть-чуть и он опрокинется…

Здесь Вы можете ознакомиться с другими натюрмортами Кузьмы Сергеевича Петрова-Водкина.