Рубрика: Натюрморт XVII века

Норман Брайсон в своих эссе развивает семиотический подход к восприятию картин. В совместной с Мике Балем статье 1991 года мы встречаем абзац, объясняющий общие научные позиции Брайсона:

«Культура выстроена из знаков, и деятельность человека в культуре — придание им значимости[1]». И далее: «Скепсис семиотики в этих вопросах обусловливает ее непростые отношения с искусствознанием. Уже дискуссия рационалистов с представителями франкфуртской школы могла убедить гуманитариев в необходимости сомнения относительно собственных притязаний на обладание истиной. И, однако, большинство прикладных наук (к ним можно отнести и искусствознание) неохотно расстается с надеждой на позитивное знание. Эпистемология и философия науки давно создали такое пространство знания и истины, в которой «фактам», причинности, доказательству и т.д. отводится весьма скромное место. Решающим понятием оказывается интерпретация. Но искусствознание держится за позитивистскую базу, как будто опасаясь потерять вместе с ней свой научный статус»[2].

Известная книга Нормана Брайсона «Взгляд на упущенное. Четыре эссе о натюрмортной живописи»[3] рассматривает натюрмортную живопись в целом, начиная от римской настенной живописи, далее обращается к особенностям развития европейского натюрморта в целом: от испанского XVII века до кубизма Пикассо. Третье эссе затрагивает противоречивую область голландского натюрморта XVII века. В заключительном эссе Брайсон приходит к выводу, что сохраняющаяся тенденция второстепенности жанра натюрморта коренится в историческом угнетении женщин.

Нас в данном случае интересует третье эссе и те немногие страницы, посвящённые именно цветочному виду натюрморта. Брайсон рассматривает цветочные композиции как диалог между появившемся богатым обществом Голландии и его материальными ценностями.  Изобилие букетов Босхарта – не природное, но связанное с человеческим трудом, вмешательством и преобразованием природы. Голландские цветочные натюрморты антипасторальны по своей сути, для своего воплощения они требуют высокий уровень организации садоводства, освоения ботанических заимствований колониальных территорий.

Средневековые травники монастырей были всегда ограничены территориальным выбором растений, тогда как натюрморты Босхарта обретают межконтинентальный масштаб. Отрицается чувство единого места, единого времени года; картины де Гейна и Босхарта обретают по истине фаустовские амбиции. Хотя сложные ботанические описания Линнея появятся лишь век спустя, голландцы уже сейчас сделали его визуальный аналог, разложив детали цветов в схематическую ясность таблиц. И вместе с тем, Брайсон отмечает, что муха или череп, изображенные рядом с букетом цветов могут символически отсылать к эмблемам vanitas, потому что демонстрация смыслов может быть многоликой, многослойной и одновременной.  
Цветочные натюрморты возникли в интеллектуальном пространстве коллекционирования, создания собственных уникальных кунсткамер. А кроме того, Брайсон выделяет несколько экономических пространств, которые позволяют цветочным натюрмортам так обильно развиваться: во-первых, это ботанические сады, подчас роскошные, достойные только императорского размаха, во-вторых, это спекуляция, искусственное накручивание ценности цветов на рынках. Третье экономическое пространство – это сама живопись, столь сложная, требующая высочайшего мастерства и востребованная только тогда, когда спрос на цветы был на пике.
(перевод и вольный пересказ О.Кулаковой)

[1] Mieke Bal and Norman Bryson. Semiotics and Art History. — The Art Bulletin, 1991, June. P. 174—208. «Майк Бел Норман Брайсен Семиотика и искусствознание Бел М., Брайсен Н. «Семиотика и искусствознание», Вопросы искусствознания, IX (2/96), 521 — 559 Перевод с английского Е.Ревзина, Г.Ревзина под редакцией О.Г.Ревзиной, с. 521

[2] там же, с. 521

[3] Bryson N. Looking at the Overlooked: Four Essays on Still Life Painting» Cambridge, Mass., 1990