Питер ван Стенвейк. Натюрморт «Эмблема смерти»

Как видите, это один и тот же натюрморт, только отраженный слева направо. Прежде чем Вы приступите к чтению моей статьи, попробуйте отгадать самостоятельно, где же оригинал? Это совсем просто, присмотритесь: в картине есть подсказка.

В вопросе восприятия картины существуют как объективные, так и субъективные моменты. Каждый зритель обладает своим восприятием, основанным на богатом или бедном зрительском опыте, на характере образования, интересах, на индивидуальных психологических особенностях. Однако есть одна особенность восприятия зрительного образа, объединяющее всех европейцев — это осознание информации слева направо. Безусловно, здесь отразились европейская традиция чтения и написания текста. Этот важный момент восприятия композиции отметил Б.Р. Виппер: «Нет никакого сомнения, что по воле художника мы воспринимаем одну сторону картины чуть раньше, чем другую, рассматривая ее как начало, другую же как завершение. «…» иными словами, всякая картина развертывается для нас не только в пространстве, но и во времени». И действительно, сравнивая подлинные картины и зеркально отраженные, можно увидеть огромную разницу, несоответствия и даже курьезы. Например, в натюрморте типа vanitas Питера ван Стенвейка (1540-е годы) изображены символы бренности бытия: череп, пустой саквояж, как аллегория последнего путешествия в мир иной, потухшая свеча, а также в сравнении показана тщета земных радостей: лютня, трубка, табак, кувшин, книги. По сути своей картина повествует о неизбежной смерти, в доказательство этому можно привести падающий луч света, пересекающий картину по диагонали слева направо, а также распределение предметов по типу «с горки — вниз», ведь стол кончается, а дальше пустота. Но говорить о пессимистическом «конце света», который когда-нибудь состоится для каждого человека, можно только в том случае, если «читаешь» картину слева направо. Когда мы смотрим на зеркально отраженный вариант, то напротив, возникнет — четкое ощущение радости, райского света, льющегося из будущего, освещающего сумерки земной жизни. В такой интерпретации пропадает осуждение земных наслаждений: распакованный саквояж, вино, лютня, книги — здесь, наоборот, могут говорить о грядущих радостях. Картина полностью изменила свое настроение, зеркально отразился не только ее сюжет, но и смысловое значение.

Эта тема зеркально отраженных картин имеет не только теоретически-искусствоведческое значение, но и практическое. В книгах, интернет-сайтах мне приходилось часто встречаться с искаженными картинами. Сами понимаете, что теряется доверие к авторам подобных изданий, хотя, часто это и не их вина. Но бывает и наоборот: в оформлении обложки книги «Малые голландцы» из серии «Художественные направления и стили» (М.. 2004 год) частично использован натюрморт с рогом Виллема Кальфа, причем, именно отраженный вариант. И надо сказать, что там он смотрится вполне органично, не вызывая раздражения, как часть дизайна. Конечно, на компьютере можно сделать с картинкой все, что угодно — обрезать, отразить, изменить цвет, но мне бы хотелось еще раз напомнить, что автор задумывал определенный вариант. И, следовательно, композиция картины имеет право на сушествование только в авторском варианте. Если что-то меняется, нужно об этом оповещать зрителя. Ну, как-то бережнее нужно обращаться с наследием предков!

P.S. А для внимательных зрителей — личная подпись г-на Стенвейка, притаившаяся под столом, является еще одним, пожалуй, самым заметным и очевидным доказательством.

Виллем Кальф. Натюрморт с рогом

Виллем Кальф. Натюрморт с рогом, раком и стаканами, около 1653 г.
Виллем Кальф. Натюрморт с рогом, раком и стаканами, около 1653 г.

Вещи — это целый мир, отражающий жизнь человека. Этот мир изменяется вместе с человеком. Вещи рождаются, развиваются и умирают, имеют свою историю, приключения, и даже судьбу. Об истории вещей нам часто рассказывает живопись.  Натюрморты Виллема Кальфа относят к типу роскошных, «opulent still life painting«. И действительно, художник изображал не столько вещи повседневного обихода, сколько предметы уникальные, обладающие интересной историей создания, художественной ценностью.
Например, кубок-рог на представленной сегодня картине Кальфа был создан в 1565 году для гильдии амстердамских лучников. Когда художник работал над этим натюрмортом (примерно, в 1653 году), рог все еще использовался во время собраний гильдии. Этот чудесный сосуд сделан из рога буйвола, крепление — из серебра, если приглядеться внимательно, то можно увидеть в оформлении рога миниатюрные фигуры людей — это сцена рассказывает нам о страданиях св. Себастьяна, покровителя лучников. Видимо, Кальф (да и не только он, а и другие художники) брал этот рог у лучников в аренду, для того, чтобы написать свой шедевр. Неизвестно, сохранился ли кубок, но его изображение в натюрморте до сих пор живо и поражает нас своей красотой.
А вот еще интересная вещь — ковер на столе. Не правда ли, странно? Но это очень дорогой персидский ковер, тонкой ручной работы. Мало кто в Голландии мог позволить себе такой предмет роскоши. В натюрмортах Кальфа ковер всегда убран с обеденного стола и живописно смят. Вот интересно, пачкать дорогую вещь нельзя, а мять — можно…
На этом же натюрморте мы видим рёмер, известный с 1580 года, бокал с шишечками-ягодами на теле. Он начал производиться в рейнско-майнском регионе, позже стал популярен и в Голландии. Традиция добавлять в рейнское вино очищенный лимон пошла от того, что голландцы считали этот сорт вина слишком сладким. Добавлять в вино лимон — варварская традиция! Но вкусы и пристрастия человека меняются со временем в течение жизни, что уж говорить о вкусах человечества.
Рог, рёмер, персидский ковер — все эти вещи остались только в натюрмортах, да, может, еще в музеях. Вещь теряет свою уникальность и ценность. Но, возможно, оттого, нас, обладателей унифицированных предметов фабричного производства, так волнует вещественный мир роскошных натюрмортов Кальфа…

P.S. Рекомендую посетить вот этот замечательный сайт о Виллеме Кальфе.

Все утра мира уходят безвозвратно…

Мне бы хотелось посвятить эту статью памяти Гийома Депардье, который умер совсем недавно. Я смотрела лишь один фильм с этим актером, но впечатлений было достаточно, чтобы опечалиться, услышав трагическую новость о смерти Гийома. Фильм «Все утра мира» по одноименному роману Паскаля Киньяра. Кто не смотрел, посмотрите. Советую!
О чем он? О любви, о смерти, о жизни, о музыке, о славе, о далеком XVII веке, о Франции. Гийом и Жерар Депардье, сын и отец, играют там одного того же героя в молодости и в старости – композитора Марена Маре. По легенде Паскаля Киньяра молодой г-н Маре приходит в дом композитора и исполнителя г-на де Сент Коломба, чтобы учиться игре на виоле да гамба. Учил де Сент-Коломб по нашим меркам своеобразно. Однажды, он привел молодого Маре в мастерскую художника г-на Божена и сказал: «Прислушайтесь к звуку кисти… Сейчас Вы познали технику ведения смычка». Другое время – другие масштабы…
Теперь о том, почему я представляю Вам этот, на первый взгляд ничем не примечательный, лаконичный по форме, аскетичный по цвету, натюрморт Божена. В фильме «Все утра мира» предлагается интереснейшая история его создания. Натюрморт оживает из реального интерьера, каждый предмет связан с ежедневной жизнью и переживаниями, которые ее наполняют. Возможно, в реальности были и такие истории создания картин. Но нам о них не суждено знать, потому что тайну души прочно хранят вещи под молчаливо-утилитарным панцирем материальности. Для нас эти вафли – кулинарный изыск XVII века, а для художника или заказчика – это, возможно, символ страдания и любви.

У Сент Коломба и Маре складываются непростые взаимоотношения. Они расстаются надолго. Маре увлекает блистательная карьера музыканта при дворе Людовика XIV. А его учитель де Сент Коломб остается творить музыку в своей деревне. И спустя много лет происходит их встреча вновь:
— Сударь, могу ли я попросить вас дать мне последний урок? – спросил Маре.
— Сударь, могу ли я попытаться дать Вам первый урок? – возразил ему Коломб, — Музыка нам дана просто для выражения того, что не может выразить слово. В этом смысле она не вполне человечна. Уразумели ли Вы, наконец, что она не годна для королей?
— Я уразумел, что она годна для Бога.
— И Вы заблуждаетесь, ибо Господь говорит.
— Тогда для слуха людского?
— То, о чем, я не могу сказать, не годится и для слуха, сударь.
— Значит, для золота?
— Нет, ибо восхваляются одни лишь имена.
— Для тишины?
— Она – оборотная сторона речи.
— Для соперников-музыкантов?
— Нет!
— Для любви?
— Нет!
— Для сожаления о любви?
— Нет!
— Для того, чтобы забыться?
— Нет и нет!
— Быть может, для вафли, протянутой кому-то невидимому?
— Тоже нет. Что такое вафля? Она видима. Она имеет вкус, она съедобна. И стало быть, она ничто.
— Ну, тогда я не знаю, сударь. Я полагаю, что и мертвым надобно оставлять стакан с вином…
— Вот это уже ближе к истине.
— Чтобы те, кто навеки утратил свою речь, могли омочить губы. Для тени умершего ребенка. Для стука молотка сапожника. Для жизни, предшествующей младенчеству. Когда еще не дышишь воздухом. Когда еще не видишь света.
Когда-то для Любена Божена, для Сент-Коломба, Марена Маре, а теперь и для Гийома Депардье настало последнее утро жизни. Но в мире живых остались картины, музыка, фильмы… Давайте радоваться, что пока у нас есть возможность встречать утра мира.

Здесь вы можете послушать концерт 44 «Могила скорбей» де Сент Коломба для виолы да гамба в исполнении Хили Перл.

Трубки на столе

Виллем Клас Хеда. Натюрморт с трубками и жаровней.
Виллем Клас Хеда. Натюрморт с трубками и жаровней.

Питер Клас. Трубки и жаровня.
Питер Клас. Трубки и жаровня.

Современный мир стремится избавляться от вредной привычки курения. Недавно узнала, что из мультфильма «Том и Джерри» решили удалить все эпизоды, где герои курят. Мир стремится к здоровому образу жизни, а вот голландцы в 17 веке (впрочем, они и сейчас отличаются своеобразным отношением к подобным порокам) очень любили покурить трубочку-другую для релаксации, так сказать.
Впервые привезенный в Европу, португальцами, табак сначала использовался как лекарственное средство, его было мало, и широкого распространения он не имел. Но со временем потребление табака возросло, причем в самых различных слоях общества. Курильщики XVII века смешивали табак с коноплей, и эту наркотическую смесь закладывали в трубки. Выкуривая несколько таких трубочек в день в течение нескольких лет, человек становился инвалидом. Такое пагубное влияние курения скоро вызвало обеспокоенность властей и церкви. Курильщикам угрожали виселицей и отлучением от церкви, но, несмотря на это, «антитабачная» компания не дала каких-нибудь значительных результатов.
Уже в 1617 году в Гауде, а позднее и в Роттердаме, возникли мастерские по изготовлению глиняных курительных трубок, и ведущей из них была мастерская Виллема Барнелтса. Глиняные трубки с маркой этой мастерской, в виде увенчанной короной розы, расходились по всей Европе. Изготавливались в Гауде для широких слоев курильщиков (солдат, крестьян, матросов, студентов) и менее престижные трубки, на производстве которых уже к 1600 году было занято около 500 ремесленников. У заядлых курильщиков ценился не столько внешний вид самой трубки, сколько длина ее мундштука, доходившая иногда до 28 английских дюймов.
Представленные в сегодняшнем выпуске натюрморты Питера Класа и Виллема Класа Хеды отлично иллюстрируют любовь голландцев к курению, тут есть все, чтобы испытать порочное наслаждение: трубки, табакерки, табак, жаровня и лучины (вместо современных спичек и зажигалок).
Слов из песни не выкинешь, «трубки на столе» в голландских натюрмортах и жанровых сценах — частые гости. Надеюсь, что эти картины современные жители земли не запретят в борьбе за здоровый образ жизни …

P.S. Для написания статьи использовались сведения из книги Pieter Claesz 1596/97-1660. Waanders Uitgevers; 2nd edition.

Ян Дaвидс де Хем. Десерт.

ОСОБЕННОСТИ ЭМБЛЕМАТИКИ СТАРИННОГО НАТЮРМОРТА

ИЛИ ИГРА С СИМВОЛАМИ

Ян Давидс де Хем Десерт
Ян Давидс де Хем. Десерт 1640

Голландский натюрморт XVII века отличается не только идеальным мастерством художников, подбором изысканных и красивых предметов, вкусно изображенных булочек, окороков, фруктов и омаров. В наследие от средневековой культуры натюрморту XVII века досталась традиция изображать не просто вещь, а вещь-символ. Каждый предмет как часть макрокосма, несет на себе многослойную смысловую нагрузку, как например, музыкальный инструмент — символ музыки, слуха, гармонии, или мимолетности бытии (музыка бесплотна и исчезает без следа) греховности человека, стремящегося к развлечению светской музыкой. Или, к примеру, часы, саквояж (чемодан), потухшая свеча, череп — аллегория бренности бытия, как обозначали их в то время: memento mori или vanitas (суета). Срезанные цветы в вазе, сорванные фрукты на тарелке, убитые звери — это мир, созданный Богом, но измененный и преобразованный человеком. Но также фрукты, цветы, мертвая птица, рыба или какие-нибудь морские гады — могли обозначать времена года или космологические циклы стихий — огонь, воду, землю и воздух.
У натюрмортов того времени было также и морально-дидактическое истолкование. Подчас использовался воспитательный метод «от противного», когда показ пороков должен заставить зрителя задуматься о пути спасения. Изображение богато накрытых столов, изобилия, роскоши — все это призывало отказаться от излишеств, поделиться с бедными. О тщетности богатства в таких натюрмортах обычно говорят незаметные на первый взгляд символы: разбитый стакан, сломанная курительная трубка, догорающая свеча.
Помимо распространения эмблематики — наследия средневековой культуры, нужно упомянуть и еще несколько увлечений голландцев, которые возникли непосредственно в XVII веке — это так называемые «тюльпаномания» и «раковиномания», а также собирание всевозможных диковин, привозившихся из экзотических стран.
Как иллюстрацию к этому рассказу предлагаю Вам натюрморт Яна Давидса де Хема. Этот художник в своем творчестве осуществил синтез фламандской и голландской школ, так как некоторое время он жил и учился в Антверпене. От фламандцев де Хем перенял огромные, многоплановые, пышные композиции, которые занимают целые комнаты, с живописной драпировкой, иногда с пейзажами на заднем плане. А от голландской школы художник воспринял важную особенность — внимание к каждому предмету.
Одной из основных черт этой эпохи — эпохи барокко — была игра. Сохранились примеры игр-бесед, где победивший награждался титулом самого образованного и глубокомысленного участника. Художники в своих картинах тоже играли со зрителем — они без сомнения обращались не только к взгляду, но и к уму.

P.S. Об этом натюрморте один мой друг рассказал занятную историю. Будто бы однажды ночью охранник, проходя через зал, где находится эта картина (дело было в Лувре), увидел тень, которая проскользнула в полотно, и услышал тихий стон задетой лютни… (все вспомнили фильм «Ночь в музее»?). Правда или байка, но занятно. Я представила, как хитрец де Хем иногда приходит сквозь картину в наш век одноразовой посуды, яблок с вживленными генами свиньи, макарон быстрого приготовления… Посмотрит на все это безобразие и сломя голову бежит в свой родной XVII век…