Я видел озеро, стоявшее отвесно. С разрезанною розой в колесе Играли рыбы, дом построив пресный. Лиса и лев боролись в челноке.
Глазели внутрь трех лающих порталов Недуги – недруги других невскрытых дуг. Фиалковый пролет газель перебежала, И башнями скала вздохнула вдруг.
И, влагой напоен, восстал песчаник честный, И средь ремесленного города-сверчка Мальчишка-океан встает из речки пресной И чашками воды швыряет в облака.
О. Мандельштам, 4 марта 1937
Текст лекции, прочитанной М.Л. Гаспаровым в московской школе № 57. В основе лекции – статья «Две готики и два Египта в поэзии О.Мандельштама.
Великолепная выставка, которая вполне могла бы стать постоянной экспозицией, но увы, закрывается буквально завтра. Материал подобран так, что понятно и интересно даже без экскурсии. Много объяснено на стендах, отличный этикетаж, продумана логика экспозиции. Представлена мебель, фарфор, светильники, предметы быта, одежда, детали женского гардероба, каминные зеркала, архитектурная графика и фотографии, эфемеризмы типа театральных программок и меню.
И кругом нежнейшие фисташковые и травяные оттенки, слоновая кость, розоватые, коралловые, небесно-голубые и оливковые тона, светлое дерево, глянцевые изразцы. Конечно, много цветов: лилий, ирисов, чертополохов, подсолнухов и водных растений.
Отдельное место уделено освещению в экспозиции. В связи с тем, что в начале XX века электричество активно входит в повседневность, то и насладиться заново этим чудом, снова понять и пережить это обычное в наши дни явление — как чудо — можно в залах это выставки.
А вчера на экскурсии было прочитано стихотворение З. Гиппиус (1901 год) «Электричество» — очень поэтичный образ!
Две нити вместе свиты, Концы обнажены. То «да» и «нет», — не слиты, Не слиты — сплетены. Их темное сплетенье И тесно, и мертво. Но ждет их воскресенье, И ждут они его. Концов концы коснутся — Другие «да» и «нет», И «да» и «нет» проснутся, Сплетенные сольются, И смерть их будет — Свет.
Бархатно-чёрная, с теплым отливом сливы созревшей, вот распахнулась она; сквозь этот бархат живой сладостно светится ряд васильково-лазоревых зерен вдоль круговой бахромы, желтой, как зыбкая рожь. Села на ствол, и дышат зубчатые нежные крылья, то припадая к коре, то обращаясь к лучам… О, как ликуют они, как мерцают божественно! Скажешь: голубоокая ночь в раме двух палевых зорь. Здравствуй, о, здравствуй, греза березовой северной рощи! Трепет, и смех, и любовь юности вечной моей. Да, я узнаю тебя в Серафиме при дивном свиданье, крылья узнаю твои, этот священный узор.
Владимир Набоков1917-1922
Loma Vista
Скульптура редко появляется на страницах блога о натюрмортах, но сегодня с радостью представляю вам замечательные работы Джои Ричардсон (Joey Richardson) — британской художницы, мастера резьбы по дереву. Она родилась в 1964 году в Линкольншире, в Англии. Выросла в сельской местности, где её окружали прекрасные леса, что, по мнению самой Джои, и пробудило любовь к природным формам. Иногда работы скульптора являются аллегорическими иллюстрациями, лаконичными символами, философией жизни. Тела ее почти живых, подвижных, изменчивых работ: металл, дерево, текстиль, керамика, камень, краски — то есть почти собранные воедино все элементы земли. Абстракции, орнамент, бионические формы, иногда и вполне реальные образы — птицы, бабочки, цветы — вот герои работ Джои.
Средневековый город был насыщен прекрасными церквями, оборонительными стенами и башнями. Пространство использовалось рационально, земля стоила дорого, потому и организовать просторную площадь перед собором или ратушей не всегда хватало возможностей и средств. В принципе, восприятие городского пространства средневековым человеком очень похоже на современное: прежде всего польза и прочность, а красота, ансамбль, гармония — это все понятия не столь уж хорошо продаваемые, а потому не актуальные. Если вы были в Праге, и пытались сфотографировать фасад местного готического «монстра» — собора св. Вита, то вы должно быть, помните свои сложности: нужно почти лечь на землю, чтоб широким объективом вместить весь фасад с башнями. Вот я о том-то и говорю.
Собор св. Вита. Прага
Идея создать архитектурный ансамбль в городе принадлежит более позднему период — Ренессансу. И снова итальянцы тут были первыми, позже, к XVII веку много интересного появляется в Париже, ну а там и Санкт-Петербург подоспел.
Я хочу рассказать историю создания одного архитектурного ансамбля в Риме, над которым работал знаменитый скульптор, художник и архитектор — Микеланджело Буонарроти (1475 — 1564). Речь идёт об ансамбле Капитолийского холма. Капитолий — один из семи холмов, на которых возник Древний Рим. Там же находился храм, который тоже называли Капитолием, где происходили заседания сената и народные собрания. Как видно на этой гравюре к XVI веку центр Рима был слегка в запустении. Древние памятники разрушались, на и руинах постепенно возводились новые постройки.
Гравюра Э. Дюперака
Крупнейшей из них стала постройка нового Дворца Сенаторов, в состав которого вошли остатки древнего Табулария. Рядом с ним в 1450 году начали строить Дворец Консерваторов. Это были административные здания. Папа Павел III (Алессандро Фарнезе), ставший во главе католической церкви в 1534 году, решил организовать на этой естественной возвышенности города архитектурный ансамбль. В 1536 году Микеланджело принимается за эту почетную задачу.
Оригинальная, древнеримская статуя Марка Аврелия перенесена в Капитолийский музей
«Ключом» к формированию ансамбля стала позиция конной статуи Марка Аврелия, сохранившаяся с античных времен. Именно она послужила своеобразной осью композиции. Хотя обычно установка скульптур была в конце строительства площади. К окончательной разработке проекта пришли лишь к 1546 году.
Ансамбль Капитолийского холма. Рим
Гравюра Э. Дюперака
Вот как описывал этот проект Дж. Вазари:
«Римский народ возымел намерение, с соизволения этого папы, придать ту или иную красивую, полезную и удобную форму Капитолию и снабдить его ордерами, подъемами, пандусами и лестницами и обрамив его, для украшения этого места, древними статуями, которые там имелись. По поводу этого обратились за советом к Микеланджело, сделавшего для них красивейший и очень богатый проект: на нем, с той стороны, где заседают сенаторы, а именно выходящей на восток, он поместил травертиновый фасад и подъем с лестницами, которые поднимаются с двух сторон, встречаясь на площадке, откуда ведет вход прямо в залу названного дворца, и которые он снабдил богатыми заворотами, сплошь уставленными разнообразными балюстрадами, служащими перилами и парапетами. А спереди для обогащения этого фасада он поместил две древние лежащие мраморные реки на соответствующих основаниях, одна из них Тибр, другая же Нил, в девять локтей каждая; произведения эти редкостные; а между ними, в большой нише, должен находиться Юпитер. «…» Посредине площади на цоколе овальной формы поставлен весьма знаменитый бронзовый конь со статуей Марка Аврелия, перенесенный по приказу того же папы Павла с Латеранской площади, куда его поставил Сикст IV. Все это сооружение получается ныне таким красивым, что достойно быть названным в числе достойных произведений, созданных Микеланджело…»
Что ж, замысел Павла III, действительно, воплотился. Рим постепенно становился все более привлекательным, современным, репрезентативным. Его пространства (особенно в период расцвета стиля барокко) обрели не только практические решения, но и эстетические, создающие эмоции гордости, радости, восторга. Рим становится центром католического мира, цитаделью западного христианства — и это отражается в его облике.
_____________________________________________
Глазычев В.Л. Гемма Коперника. Мир науки в изобразительном искусстве. М.: 1989
Лисовский В.Г. Архитектура эпохи Возрождения. Италия. СПб: 2007
Бельгийский архитектор и дизайнер мебели Анри ван де Вельде (Henry van de Velde, 1863 — 1957) настолько увлекся идеей единой эстетики пространства дома, что создавал для своей жены особые туалеты, которые должны были гармонировать с обстановкой интерьера.
Идея создания так называемого тотального дома была популярна в те дни, как среди поклонников, так и среди критиков, и тут можно вспомнить вот такой анекдот:
«Однажды он праздновал свой день рождения. Жена и дети подарили ему множество подарков. Он безмерно радовался их выбору и всем наслаждался. Но вскоре прибыл архитектор, чтобы правильно расставить вещи и решить возникшие вопросы. Он вошел в комнату. Хозяин радостно приветствовал его, так как многого от него ждал. Однако архитектор не обратил внимания на его радость. Он заметил нечто другое и побледнел. «Что это за тапочки вы надели?»— с болью воскликнул он. Хозяин дома посмотрел на свои вышитые тапочки и вздохнул с облегчением. На этот раз он чувствовал себя совершенно невинным. Тапочки были сделаны по оригинальному эскизу архитектора. Поэтому с оттенком превосходства он ответил: «Но господин архитектор! Неужели вы забыли? Вы же сами создали их!» «Безусловно!— загремел архитектор.— Но для спальни! Эти два невозможных цветовых пятна разрушают настроение этой комнаты! Разве вы этого не видите?» (Лоос. «История бедного богатого человека», 1900).
Так или иначе, являясь сторонником идей Морриса, Ван де Вельде считал, что искусство должно активно преобразовывать жизнь семьи, а через нее — и общества в целом. Он был уверен, что отдельный семейный дом является главным социальным инструментом, посредством изменения которого можно постепенно преобразить и сами общественные ценности.
«Безобразное,— говорил архитектор,— портит не только глаза, но также сердце и ум».
Ван де Вельде как истинный сын Нидерландов, славящихся своим добротным, удобным, умеренно изысканным бытом, продолжал обустраивать бюргерский дом, только делал это в новой эстетике своего времени.
Офис компании (Гаванский Табак) в Берлине 1899 г. Ван де Вельде.
Анри вн де Вельде. Стол «Почка»
Если продолжить линию сравнений с живописью, то тут уместно вспомнить прихотливый изгиб форм в картине Фердиинанда Ходлера «День» (1898-1900).
Фердинанд Ходлер. День (1898-1900)
Орнамент и орнаментализация в эстетике Ван де Вельде воспринимаются по-разному. Отрицая орнаментализацию, как не связанное с формой украшательство, художник воспринимал именно орнамент как основной элемент формы объекта:
«Пришло время, когда стала очевидной задача освобождения всех предметов обихода от орнаментов, лишённых всякого смысла, не имеющих никакого права на существование и, следовательно, лишённых подлинной красоты… Часть этого пути нами уже пройдена; эти стремления и породили ту английскую мебель, которая появилась со времен Морриса. Мы счастливы, что были этому свидетелями; у нас поднимается настроение, как у выздоравливающего, когда видим, что стулу, креслу или шкафу возвращены присущие им формы и внешний облик… [Раньше] платье и книги хранили в шкафах, похожих на храмы уменьшенных размеров, ходили по коврам, напоминавшим собой огромные охапки цветов, в которых можно было утонуть по колено, или изображавших озеро с плавающими лебедями, в котором, если бы мы имели дело с реальными вещами, следовало бы утопить всю нашу лживость и наше ничтожество». (1901)
Анри ван де Вельде. Соусник
Анри ван де Вельде. Ваза
Сильная антидекоративная направленность этого пуристского отношения к культуре еще резче обозначилась в 1903 г., когда ван де Вельде вернулся из поездки по Греции и Ближнему Востоку, пораженный силой и чистотой микенской и ассирийской форм Он пытался создать «чистую» органическую форму — такую, какая была возможна, по его мнению, лишь на заре цивилизации, в монументальных сооружениях — «жестах» человека неолита.
Вилла Эше в Хемнице, 1902-3
Художественно-промышленное училище в Веймаре (1906)
В некотором роде, такое обращение к первобытной непосредственности в выражении чувств, обращение к эстетическому опыту далеких цивилизаций происходило и у художников.
По материалам: * Фремптон К. Современная архитектура: Критический взгляд на историю развития/ Пер. с англ. Е. А. Дубченко; Под ред. В. Л. Хайта.— М.: Стройиздат, 1990.
* Ёдике Юрген. История современной архитектуры. Синтез формы, функции и конструкции. 1972